Седьмого в тринадцать

Оба наперебой говорили о чем-то. Однажды собеседник сделал жест обеими руками, возможно, для пущей убедительности. Ушаков, сдернув с головы папаху (в ней очень уж характерным получался силуэт), ровным шагом форсировал Малую Дмитровку и спрятался у намеченного им заранее крыльца. Кажется, на него не обратили внимания.

Разговор продлился двенадцать минут: штабс-капитан засек это по своим карманным часам. Ольга развернулась, изучила местность и лишь потом заспешила обратно тем же путем. Мужчина провожал ее взглядом до самого бульвара, а затем лег на противоположный курс. «Кто же вы, Ольга Дмитриевна?» – спросил себя Ушаков, решив докопаться до истины. Для этого он выбрал в качестве следующего объекта мужчину.

Тот, даже не оглядываясь на ходу, брел прямо и прямо. Контрразведчик, однако, был начеку и также сохранял приличную дистанцию. Это его подвело.

При пересечении Малой Дмитровки с Успенским переулком на противоположной от Ушакова правой стороне одиноко стоял извозчик. Проходя мимо, неизвестный вдруг покрыл расстояние до него одним прыжком и заскочил в экипаж. Возница явно ожидал этого и тотчас хлестнул лошадь по спине. Та заржала и взвилась, сани помчались к Садовому кольцу, как на крыльях.

Не имея в своем распоряжении ни транспорта, ни помощников, Ушаков только и смог в бессильной ярости пнуть фонарный столб.

Глава девятая Засадный полк

Суббота выдалась пасмурной. Мороз неожиданно спал, и серые снеговые облака низко нависли над Москвой. Почти весь личный состав отдела заранее отправился в Большой театр, чтобы занять позиции согласно боевому расписанию. Но штабс-капитана Ушакова это не никак не коснулось.

– Остаетесь в резерве, – объявил ему подполковник Николаев, едва он прибыл из дома в министерство.

На армейской службе Ушаков отвык задавать вопрос «Почему?» Однако что-то всё-таки отобразилось на его лице, поскольку помощник начальника отдела счел своим долгом дать пояснения.

– Николай Петрович приказал поберечь вас после вчерашнего известия. Только никому об этом, пожалуйста, не говорите. А, самое главное, меня шефу не выдайте.

– Господин полковник, извините меня, но я в контрразведку пришел с фронта, а не из института благородных девиц, – начал закипать штабс-капитан.

Николаев пресек это выступление на корню.

– Господин капитан, извольте слушать старших! Мы тут не в игрушки играем. Ваши посторонние мысли могут в самый ответственный момент помешать вам нажать на спуск или увидеть то, что имеет решающее значение. Раз полковник Зыков решил – быть по сему, и точка.

Заметив, что Ушаков искренне расстроен, он смягчил тон.

– Хватит на ваш век операций. Карьера в контрразведке для вас только начинается, уж поверьте матерому волку. Да и вряд ли сегодня последует чья-то вылазка. Эсерам мы такой урок преподали, от которого они нескоро опомнятся.

– А если это будут не эсеры?

– А кто? Заговорщики-монархисты?

Подполковник рассмеялся от души.

– Большевики, например, – серьезно сказал штабс-капитан.

– Они сейчас деморализованы. Наша агентура ничего ценного по их линии не сообщает, вы же сами в курсе, – ответил Николаев. – Ладно, некогда дискуссии вести. Не расслабляйтесь тут! Резерв – это как засадный полк.

Наверное, можно было ударить челом Зыкову, попросить его пересмотреть принятое решение, но шеф контрразведки уехал в театр в числе первых. По словам других сотрудников, он во всеуслышание заявил: «Номер, как со Столыпиным27, у них не пройдет!»

Примерно с половины десятого в отделе стало непривычно тихо. Из нависших туч на улице крупными хлопьями посыпался снег. Ушаков поднялся из-за стола и долго глядел в окно на то, как солдаты из роты охраны широкими деревянными лопатами сноровисто чистят двор. У стальной решетчатой ограды постепенно выросли целые рукотворные сугробы.

Чувство тревоги упорно не покидало штабс-капитана. «Возможно, стоило сообщить о вчерашней операции в Староконюшенном… Кому? Николаеву? Зыкову? А полагается ли мне знать об этом? Эти двое с биноклем – кто именно их послал?» Ушаков прекрасно понимал, что его доверительное общение с генерал-майором Бабушкиным будет плохо воспринято прямым начальством. Не доложил вовремя – значит, уже под подозрением.

Волей-неволей оставалось помалкивать. Время до начала Всероссийского совещания ползло, как черепаха.

– Не положено без пропуска, – повторил часовой у караульной будки.

Ольга стояла перед калиткой, которая вела во двор Военного министерства, безуспешно пытаясь войти.

– Срочное донесение. Дело государственной важности, – вынуждена была объявить она.

Часовой с недоверием оглядел ее с головы до ног, затем, не теряя посетительницу из вида, вынул свисток и с силой подул в него. От караульного помещения рысцой, держа одну руку на кобуре, подбежал младший унтер-офицер.

– Что у тебя, Ситников?

– В контрразведку. Говорят, срочное дело, – донес рядовой.

– Вы к кому, барышня? – унтер не спешил пускать.

– К штабс-капитану Ушакову, контрразведывательный отдел.

– Ваша фамилия?

– Вяземцева.

– Обождите минутку.