Седьмого в тринадцать

– Нет. В четырнадцатом году, сразу после университета, записался добровольцем. Окончил Александровское пехотное училище по ускоренной программе, с пятнадцатого года на фронте.

– Какой университет?

– Московский.

– Я тоже училась в Московском, – сказала Ольга. – Историко-филологический факультет.

– У меня был юридический.

– В министерстве лучше, чем в полку?

– Поддеть меня пытаетесь? – Ушаков беззлобно улыбнулся.

– Просто интересно.

– Я прошел с Каппелем от Самары до Уфы, семь месяцев на передовой, без замены. Это, не считая другой войны. Дрался с австрийцами, немцами, красными. В разведку ходил. Есть, что вспомнить. Как там у Пушкина, в «Капитанской дочке», помните? От службы не бегал, на службу не напрашивался.

– Но пошли ведь по собственному желанию?

– Да. Потому что верил: наше дело правое.

– Сейчас продолжаете верить, что оно было правым?

Ушаков приподнял со стола пустой бокал, глянул сквозь него на зал.

– Сейчас есть сомнения. В четырнадцатом году мы открыли такой ящик Пандоры…

В ресторан с шумом ввалилась компания молодых офицеров, которая стала занимать места по соседству.

– Официант! Шампанского на всех! – прокричал один из них – наверное, ровесник юного поручика Муравьёва.

Сразу как будто сделалось теснее.

– У вас шрам на лице откуда? – спросила Ольга.

– При взятии Перемышля задело по касательной мелким осколком. Так, даже не задело, а чиркнуло. Остался в строю.

– Наверное, и награды есть?

– Два «Георгия»: первый как раз за Перемышль, второй после боя под Бродами – это уже в шестнадцатом.

К ним подбежал официант, налил обоим вина.

– Ну а вы как в газете оказались? – Ушаков кивком отпустил его. – И за что выпьем?

– Давайте выпьем за тех, кто не дожил, – очень серьезно предложила Ольга.

Соседняя компания продолжала шуметь, ничуть не стесняясь присутствующих.

– Генерал Врангель – настоящий полководец. Не то, что этот либерал Деникин20, – донеслось оттуда.

– Деникин за республику, – раздался другой голос.

– К чёрту их республику! – стукнул кулаком по столу один из офицеров.

– Господа, Антон Иванович всё-таки победил большевиков, – неуверенно возразил кто-то.

– Просто повезло! – заявил поклонник Врангеля.

– В любом случае адмирал уволил Деникина, – попробовал примирить всех участник спора, отметивший заслуги главнокомандующего ВСЮР. – Хотя газетчики пишут, будто это не так.

– Адмирал и сам-то, если между нами, непонятно, за кого, – довольно громко заметил предыдущий оратор.

– Как же «единая и неделимая»? – спросил молчавший доселе пятый гуляка.

– Все теперь за «единую и неделимую», а что с формой правления? Республика, прости Господи? Конституционная монархия? Самодержавие? – твердый врангелевец рубил рукой воздух. – Мы так и не услышали мнение нашего Верховного правителя!

– Не хочет предрешать выбор народа, – прокомментировал примиренец.

– Какого народа, Полянский? Где вы его видели во всей красе? В феврале семнадцатого? При «красном терроре»?

Страсти закипали не на шутку. Шампанское ударило в голову спорщикам.

– Нет согласия, – тихо сказала Ольга. – Что же дальше будет?

Ушаков пожал плечами.

– Решение за Учредительным собранием. Путь сомнительный, я понимаю, но другого у нас всё равно нет.

– Врангель, кстати, завтра прибывает в Москву из Казани.

– Правда?

– Я думала, вы в курсе. Вы же служите в Военном министерстве, не я.

– Расскажите мне лучше о себе, – уклонился от скользкой темы штабс-капитан. – Давно из Ярославля?

Ольга внимательно посмотрела на него своими голубыми глазами.

– Не была там с июля восемнадцатого и, наверное, не буду.

– Почему?

– Вы знаете подробности нашего восстания против красных21?

– До нас тогда доходили не все новости, но я знаю, что было очень много жертв.

Контрразведчик уже пожалел, что задал такой вопрос.

– Они бомбили город с аэропланов, засыпали его снарядами. Они перебили всех, кто сдался. Моего Ярославля больше нет.

– Ольга, простите меня ради Бога…

– Ничего. Да, я была там, спаслась чудом. Потом пробралась на юг, к Деникину. Вот эти тыловые крысы рассуждают о красном терроре, а они знают, что это? Людей уничтожали по «классовому признаку», как выражались товарищи комиссары. Моего отца, Дмитрия Ильича Вяземцева, почетного гражданина Ярославля, расстреляли прямо во дворе ЧК. Мама умерла тотчас, когда ей сообщили.

Ушакову сделалось не по себе от ее безжизненного голоса.

– Я зря спросил. Сочувствую вам.

– А где ваши родители, что с ними?

– Эвакуировались из Самары перед тем, как мы оставили город, и …не вернулись до сих пор.

– Жена?

– Нет, отец и мать. Папа преподавал в гимназии – явно «буржуазная интеллигенция».

Вечер в «Эрмитаже», намечавшийся как романтический, превращался в сеанс тягостных воспоминаний.

– Только монархия, господа, спасет Россию!

– Кого же вы видите на престоле? Романовых осталось мало.

– Великий князь Николай Николаевич22 вас не устраивает?

– Адмирала пока регентом, как Хорти23 в Венгрии?

– Регентом можно и сразу князя!