Седьмого в тринадцать

Не задерживаясь среди его мрачных улиц и площадей, Ушаков проследовал тогда к себе в Самару. Он регулярно ловил косые взгляды разномастных личностей уголовного вида, и патрульные «красногвардейцы», останавливавшие его, внешностью сами мало отличались от уголовников. Впрочем, обошлось без эксцессов: у штабс-капитана имелся мандат, в котором фиолетовыми чернилами было написано, что податель сего законным образом возвращается с империалистической войны.

Ту Москву он покинул с чувством облегчения. Теперь, идя по Кузнецкому в сторону Тверской, Ушаков замечал другое. Город ожил, на лицах людей не было страха. Даже здесь, в самом центре, не все они были хорошо и опрятно одеты, но у многих как будто распрямились спины. И, кстати, дворники снова добросовестно выполняли свои обязанности.

«Есть версия, что теракт эсеров 7 февраля будет поддержан какой-то частью легальных политических сил», – вдруг вспомнил штабс-капитан слова Зыкова, произнесенные уже в самом конце совещания. Поводом поразмышлять об этом, вероятно, стал чудом уцелевший обрывок большевистского плаката на одной из стен.

«…как один поднимемся против озверелых деникинских орд! Превратим красную Москву в неприступную кре…»

Ушаков не удержался от искушения сорвать выцветшую бумажку и наступить на нее. Его движение не осталось незамеченным. Шедший навстречу молодой человек, своим видом похожий на приказчика из лавки, потупил глаза.

Штабс-капитан знал кое-кого из своих коллег в Омске и Уфе, кто на его месте сейчас же остановил бы этого человека для выяснения личности, а затем препроводил бы в отделение. В контрразведке юношу ждали бы не слишком приятные объяснения по поводу его симпатий и антипатий, а также партийных пристрастий. Но Ушаков полагал, что так можно зайти чересчур далеко.

– Выходи, сволочь! На чьи деньги пропаганду развели?

Выкрик манифестанта с черно-желто-белой повязкой на рукаве пришелся по нраву его единомышленникам. Они одобрительно загудели. Манифестация, собственно, была так себе по численности: тон задавали с десяток человек, еще столько же составляли откровенные зеваки. Кроме трехцветных «имперских» повязок, застрельщиков действия отличала пара плакатов: «Русский национальный блок» и «Союз русского народа».

Вся кучка митингующих уместилась на проезжей части точь-в-точь на углу Большой Дмитровки и Камергерского переулка. Ушаков замедлил шаг и остановился рядом. Появление приснопамятного «Союза» явилось для него сюрпризом: судя по всему, экс-депутат Госдумы Пуришкевич18, один из любимых персонажей большевистских агитаторов, пугало с их афишек, опять пустился во все тяжкие.

«Союз защиты Родины и Свободы» – разобрал он надпись на вывеске под козырьком бывшего доходного дома Обуховой и тотчас понял, кто сейчас получал дивиденды (хотя вряд ли денежные) на этом месте. В другой справке для служебного пользования Ушаков читал о том, что знаменитый в прошлом террорист, организатор убийства в 1905 году великого князя Сергея Александровича, а впоследствии министр Временного правительства, подпольщик и вдохновитель антибольшевистских восстаний Борис Савинков тоже создал свою партию.

После возвращения из Европы, куда он ездил по поручению Верховного правителя для защиты российских интересов перед Советом Антанты, Борис Викторович не получил поста в кабинете премьера Вологодского. Там, вообще, кроме еще царского дипломата Сазонова, как на подбор были одни «сибиряки» – те, кто прибыли с адмиралом с востока, после соединения «белых» армий под Казанью. Ныне Савинков баллотировался в Учредительное собрание и вел за собой целый список кандидатов.

– Россию продали! К стенке их, б…!

На эти вопли не обращал ни малейшего внимания полицейский в форме, застывший на тротуаре чуть поодаль. Должно быть, четких указаний насчет того, пресекать или не пресекать подобные выпады, он не имел.

– Сажать их надо и под суд. Сдали Россию большевикам, а теперь к власти лезут, – на тему бывшего эсера Савинкова и его «Союза» более развернуто высказался стоявший рядом со штабс-капитаном националист-монархист в лохматой собачьей дохе.

Одеянием он походил на ямщика или извозчика, а о готовности столичных извозчиков рассуждать обо всем, включая политику, Ушаков знал с давних пор. Контрразведчик в целом уже составил общее впечатление о происходящем и собрался идти дальше, когда случилось то, что изменило всю его жизнь в Москве.

Дверь углового подъезда открылась. Из здания, где разместился «Союз защиты Родины и Свободы», как ни в чем не бывало вышла девушка. Она была среднего роста, неширокая в плечах и скорее склонная к худобе, чего не могла скрыть даже бурая шубка. На ее голове, как у незнакомки с картины Крамского, сидела изящная круглая шапочка. Лицом, впрочем, девушка мало походила на ту «Незнакомку».