Седьмого в тринадцать

Несмотря на начало февраля, с ее кожи еще не вполне сошел сильный южный загар. Чуть выпирающие скулы в сочетании с ярко-голубыми глазами придавали лицу наступательное выражение. Нос с небольшой горбинкой не портил ее внешность, скорее даже добавляя шарма. Во взгляде и манере держаться чувствовался характер и уж точно никакой боязни.

– У-у, жидовская морда!

Явление незнакомки побудило ярого монархиста, кричавшего о пропаганде, к прямому действию. Сделав два шага вперед, он вытянул руку с повязкой и попытался толкнуть девушку. Но та неожиданно легко, будто играючи, увернулась от его растопыренной пятерни, и манифестант, потеряв равновесие на невидимой ледяной корке, грохнулся на колени.

– Ударила! Ударила! – заполошно заорал другой митингующий, то ли не разобрав всех подробностей, то ли сознательно желая спровоцировать беспорядок.

Девушка, которая хотела пройти в Камергерский переулок, замерла. Вскочивший на ноги зачинщик бузы устремился на нее, намереваясь пустить в ход кулаки, так что явно наступила пора вмешаться. Ушаков в мгновение ока вырос рядом с ним и крепко сдавил ура-патриоту запястье.

– А ну, успокойтесь!

Ближайший (исходя из расстояния) сподвижник борца за русский народ дернулся было к ним, но замер, напоровшись на холодный взгляд офицера в штатском и увидев движение его руки к правому карману пальто. Сам борец, отпущенный Ушаковым, шипел от боли.

– Эй, полиция! У вас тут драку затевают.

– Сдали назад! Живо-живо! – очнулся страж закона. – Стоять, где стояли!

Его несколько противоречивое приказание возымело эффект. Демонстранты попятились и сникли. Боевой дух вышел из них, толком не успев разгореться.

– Давайте, я провожу вас. Нам, кажется, по пути, – сказал Ушаков незнакомке.

– Проводите, если хотите. Но я и сама могу постоять за себя, – девушка посмотрела на него своими, похожими на летнее небо, глазами.

Их выражение было чуть вопросительным и в то же время задорным.

– Извините, не представился. Штабс-капитан Ушаков.

– Так вы военный?

– Служу в министерстве, – уточнил контрразведчик, опустив кое-какую деталь.

– Ольга Вяземцева. Я работаю в газете «За свободу!», секретарь редакции.

– Бориса Викторовича издание?

– О, надо же! Вы политически подкованный офицер, – Ольга улыбнулась. – Всё верно, мы партийная пресса.

Улыбаясь, она чуть прищуривалась. Смотреть на это тоже почему-то было приятно.

– Не мог оставить вас наедине с этим энтузиастом, – объяснил свое поведение Ушаков. – Я антисемитизмом не одержим, знаете ли. А там фонтан какой-то клокотал.

Ольга рассмеялась.

– Мои предки из волжских татар. К евреям не имею ни малейшего отношения.

– Симбирск? Саратов?

– Ярославль. А вы?

– Самара.

До Тверской они дошли незаметно. Ольга приняла предложение штабс-капитана взять его под руку, и Ушаков попытался вспомнить, когда он прогуливался так в последний раз. Да, пожалуй, еще в Омске. Во временной столице России интерес к нему проявила одна барышня – дочка местного инженера-путейца. Но дальше пары или тройки прогулок дело не продвинулось из-за сумасшедшего графика работы контрразведывательного отделения. Потом был перевод в Уфу, и едва наметившийся роман остался без продолжения.

– Мне налево, – сказала Ольга.

Ему пора было поворачивать направо.

– Я вас вряд ли удивлю, если предложу увидеться снова? – спросил Ушаков.

Девушка снова прищурилась, но глядела на него серьезно.

– Совсем не удивите.

– Это выражение согласия?

Она извлекла из сумочки визитку.

– Можете позвонить мне в редакцию. Я вернусь туда примерно через час.

Глава пятая За мужицкого царя

Верховный правитель России адмирал Колчак повторно перечитал сводку министерства иностранных дел. Русские дипломаты за рубежом докладывали, что бывший глава Временного правительства Александр Керенский продолжает свое турне по европейским столицам, каждый раз клеймя позором «реставрацию старого режима». Далее в расписании именитого эмигранта значились Соединенные Штаты. Как прогнозировал МИД, там его усилия вызовут особенное сочувствие из-за регулярно поднимаемой темы погромов.

Адмирал знал: Керенскому прекрасно известно, что за всё время военных действий он не отдал ни одного приказа как-либо притеснять евреев. То же касалось и генерала Деникина, хотя на территории Вооруженных сил Юга России безобразия были. Но этого жалкого позера вовсе не интересовали чьи-то страдания, подлинные или выдуманные. Александр Фёдорович, которого большевики дразнили Александрой Фёдоровной, страстно жаждал одного – опять вернуться в российскую политику, причем на белом коне.

«Чернов готовит восстание, а он готовит общественное мнение. Нет, пока я остаюсь во главе государства, господа эсеры к выборам допущены не будут», – клятвенно пообещал себе Колчак.