Сделай ставку и беги

Иван стремительно вышел в соседнюю комнату, где давно подметил сидящую на подоконнике рослую полногрудую художницу. Еще на улице после сцены со сдобной пионеркой он безошибочно определил секретаря обкома профсоюзов как закоренелого бабника.

Девушка, волнуясь, теребила зубками носовой платок.

– Чего здесь заныкалась? – строго вопросил Иван.

– Так я…в другом зале выставлена, – она показала в сторону подсобки, которую комиссия проскочила, не заметив. – Боюсь, как бы не пропустили.

– Обязательно пропустят, если так и будешь сидеть – сопли жевать. Ступай и подскажи комиссии. Иначе уйдут.

– Уйдут.

– А ты так и останешься с носом.

– А я так и останусь. С носом.

– На конкурс попасть хочешь? – без затей рубанул Иван.

– Хочу, конечно.

– А помнишь слова: ты на подвиг зовешь, комсомольский билет? Так вот ты готова на подвиг, чтоб попасть на конкурс?

– С тобой? – оживилась смышленая девица.

– Легкой жизни в искусстве ищешь. А настоящий творец должен пройти через тернии. Во-он кто тебе надобен, – Иван через проем показал пальцем на налившегося злобой Фирсова.

– Уж больно грозный.

– Это он в штанах грозный. А без штанов – особо не надейся. Но надо. Цена вопроса – всесоюзная выставка. Больше скажу: не только на себя потрудишься. Для общего дела. Так что?

– Ну, если для дела, – художница вздохнула, соглашаясь.

Долгое молчание меж тем разразилось краткой, но разрушительной по последствиям грозой.

– Это как, мать вашу, понять? Авангардизм, что ли? – выдохнул Фирсов. – В самом сердце, в канонах, можно сказать, развели. Заигрались вы, голуби мои! На поводу у всяких Би би си идете, – походя, взглядом, он уничтожил Непомнящего, сделал жест в сторону одного из сопровождающих.

– Сфотографировать. Фото мне. В обкоме продемонстрирую, – не поверят.

Фирсов решительно рванул из зала, будто торопясь отделить себя от антисоветчины, и с разгону воткнулся лицом в грудь рослой девицы, как раз вошедшей навстречу. Тесный контакт с девичьим телом и аромат дешевых, острых духов «Ландыш» подействовали на областного руководителя сокрушительно.

Как большинство партийных деятелей, Фирсов был низкоросл. Но в повседневной жизни этот недосток хлопот ему не причинял, поскольку окружение привычно держалось на дистанции, давая возможность начальнику ощущать себя рослым молодцом.

Теперь же голова его сама собой задралась вверх – в стремлении разглядеть то, что находилось выше объемистой груди. Он даже невольно приподнялся на носки.

– Вы… что-то хотели? – произнес он, заметно впечатлившись увиденным.

– Так это, вы разве уже уходите? Я только собственно… – под буравящими ее страшными взглядами девица перетрусила. Но отступать было поздно. Она сглотнула слюну.

– Слушайте, в конце концов, а как же насчет малых форм? Мне обещали.

– Малых форм? – Фирсов недоумевающе вцепился взглядом в заколыхавшуюся грудь, упругость которой продолжал ощущать на своих губах.

На помощь пришел секретарь Союза художников:

– Владимир Владимирович, в боковом зале размещено несколько миниатюр. Художники их называют малыми формами. Если устали, я могу провести туда остальных.

– Нет, нет! Дело прежде всего, – Фирсов движением пальца остановил начавшееся движение. – Я сам должен все оценить. Может, хоть там сподоблюсь увидеть что-нибудь высокохудожественное. А вы тут меж собой пока окончательно определитесь. Ну, показывайте, девушка, свои малые формы.

Галантным жестом он пропустил художницу вперед и с удовольствием пошел сзади.

Вернулся Фирсов минут через десять. Разрумянившийся и, несмотря на строгую маскировочную складку на лбу, – заметно повеселевший.

– Так что надумали? – прищурившись, снисходительно поинтересовался он.

– Вот если только натюрморт с дичью.

– Никакой рыбы. Никакой дичи. Идеологически неверно, – может быть воспринято как намек на трудности с выполнением Продовольственной программы. А вот по малым формам очень убедительно. Впечатляет. Думаю, стоит направить. Возражений нет? Тогда будем считать, что в целом комиссия выставку оценила положительно. С учетом, конечно, сделанных замечаний. А это безобразие… – он негодующе потряс пальцем перед «торжеством социализма», и пружинный человечек чутко затрясся.

– Изымем немедленно, – заверил вернувшийся к жизни Вадим.