Сделай ставку и беги

Теперь, благодаря гонористому художнику, он наконец понял причину накопившегося раздражения. А самое главное, оно оформилось в привычные формулировки.

– Что это? – он ткнул в соседнюю картину.

– Я же сказал!..

– Я спрашиваю, что за рыба!

– Ну, господи: осётр, конечно.

– Понятно. А это? – Фирсов быстро прошел несколько метров и ткнул в другое полотно.

Из общей группы боязливо отделилась плоскогрудая женщина с двумя выдающимися вперед зубами:

– Натюр… с живой скумбрией.

Все догадались, к чему клонил Фирсов. Среди полотен оказалось полно натюрмортов, большинство из которых почему-то именно с рыбой: живой, вяленой, пряного посола. На одной из картин блистала даже вскрытая банка кильки в томате.

Непомнящий требовательно посмотрел на ректора художественного училища, – разъясни. Но тот, перепуганный начальственным неудовольствием, поспешно отвел глаза. Вадиму пришлось самому выступить вперед:

– Понимаете, Владимир Владимирович, месяц назад областное отделение Союза художников провело тематический конкурс. Здесь представлены, так сказать, лучшие из…

– Лучшие! – повторил Фирсов. – Ты кто?

Вадим побагровел:

– Вы ж знаете: секретарь райкома комсомола.

– Сельского райкома! Перечислите, товарищ секретарь, в каких хозяйствах вашего района нерестится осётр? Или – скумбрия? Может, где килька в томате разводится? Вообще сколько в районе рыбоводческих колхозов? Ну? – увидел, что Непомнящий готов отчеканить, обрубил рукой. – Так я вам сам скажу: один на весь район. Вы работаете в Нечерноземной области, приоритетом которой является что-с? – Фирсов крутнулся вокруг собственной грузной оси. И хотя ответ знали многие, отвечать было категорически нельзя, – дабы не лишить руководителя удовольствия выглядеть умнее подчиненных. – Так вот: основным приоритетом нашей области является развитие мясо-молочного комплекса и овощеводство! Где это все?! Нетути! А осетрину, ее пусть волгоградские и астраханские мазилы рисуют. У них там обком повышенные обязательства по нерестовым рыбам принял.

– Художник пишет то, к чему лежит душа, – в общей тишине огрызнулся босоногий. То ли окончательно понял, что конкурс ему не светит, то ли просто по жизни был невменяем.

– А вот тут натюрморт с дичью, – поспешил отвлечь внимание Фирсова секретарь Союза художников.

– С какой еще?

– Барашек на блюде. Как раз мясо-молочная тематика…

– Художник, допустим, – баран! – рубанул Фирсов. Он уже ввел себя в состояние транса. – Прет, куда поведут. Даже без носков. И вопрос у меня не к художнику, а к организаторам. Пастырям, так сказать! Где ваша руководящая роль? На что вы художника поднимаете? У нас что, в области, мало заслуженных доярок и механизаторов?! Покажите лицо нашего передового труженика, и я вам первым поклонюсь. Где социальный портрет на фоне, так сказать, буден?

Листопад, примазавшийся к группе и все это время присматривавшийся к председателю облсовпрофа, мог бы поклясться, что, рубя эти посконные фразы, Фирсов где-то в глубине души очень веселится, как бы убеждаясь в собственной власти – и наслаждаясь ею. И намеренно провоцирует окружающих на конфликт – словно все время пытается прощупать предел вседозволенности.

В свою очередь Фирсов среди тусклых, опущенных долу лиц разглядел шальной косящий глаз, дерзко сверлящий его с высоты, и, быть может, от неожиданности – подмигнул – «мол, как я их». В ответ Иван показал большой палец.

– Кто таков?

– Член бюро райкома комсомола Листопад, – доложил Иван. – Доцент сельскохозяйственного института.

– Хоть один специалист сельского хозяйства в райкоме появился. Вот ты им и объясни… А это еще что за хрень?

На сей раз Фирсов изменился в лице совершенно непритворно. Наряду с картинами на тумбочках возле колонн было выставлено несколько скульптурных работ. Одна из них – миниатюрная группка – поразила председателя облсовпрофа, а вслед за ним и остальных.

На металлической площадке в кепке и плаще стоял Владимир Ильич Ленин. Обыкновенный Ленин, из тех, что во множестве продаются в магазинах канцелярских принадлежностей. А напротив него застыл собранный из проволочек и шарниров человечек. При малейшем дуновении человечек колыхался, так что казалось – дрожит он от ужаса под набычившимся взглядом вождя.

– Скульптурная композиция – «Торжество социализма», – выдавил Вадим, до которого только сейчас дошло, какой ужасающий прокол совершил он, допустив приглянувшуюся вещицу до участия в конкурсе.

Тяжкое, давящее молчание повисло в зале.

– М-да, вот это подставились, – озадаченно выдавила оказавшаяся рядом с Иваном Шикулина. – Теперь всему району мало не покажется.

В самом деле глумление над вождем пролетариата – это вам не сандалии на босу ногу. Члены комиссии как один прищурились и незаметно – даже для себя – принялись совершать телодвижения, отдаляющие их от незадачливых организаторов выставки. Те во главе с Непомнящим стояли пунцовые. Судьба их казалась предрешенной. Ждали лишь первого слова Фирсова, который с оторопелым видом продолжал вглядывался в композицию и даже помотал головой, словно не веря собственным глазам.