Сделай ставку и беги

Балахнин действительно до сих пор не появился, хотя за ним дважды посылали. Листопад понятливо смолчал: Нинку пока тоже никто не видел. Вчера вечером он намекнул ей, что есть возможность за одну ночь вырасти до старшей по смене.

Иван глянул на часы, озадаченно мотнул головой:

«Пожалуй, уже и на метрдотеля расстаралась».

– Едут! – послышались всполошные крики от дороги. Оттуда сбегал Маргелов. Следом, размахивая руками, торопился Эрлихман.

– Едут, я сам видел! – длинноногий Маргелов, боясь, что приятель опередит, передвигался широкими, заячьими прыжками.

– Я тоже! Я тоже видел! – коротышка Эрлихман изо всех сил поспешал следом. – На двух легковушках. Да вот, вот же они!

«Волги» – черная и белая – уже съезжали с шоссе.

– Раскрыть ворота! – распорядился Непомнящий.

«Щас, как же»! – директор турбазы, которого отодвинули от встречи, мстительно шмыгнул в толпу.

Местный сторож снял замок, толкнул створки. Ворота заскрипели, но не подались.

Машины меж тем подъехали почти вплотную.

– Да помогите же кто-нибудь! – Непомнящий нервно оглянулся.

На помощь сторожу бросились Маргелов с Эрлихманом. По привычке ходить друг за другом, оба схватились за одну и ту же створку. Она, единственная, и открылась.

– Два идиота на две створки, – обращаясь к Шикулиной, прошипел Вадим. Шикулина смолчала, – так, что стало ясно: по ее мнению, идиотов больше.

Передняя «Волга» затормозила – в ожидании, когда ворота распахнутся, и из них выйдет депутация по встрече. Но турбаза оставалась неприступной – как Козельск перед татарами. Бесплодно суетящиеся возле заклинившей створки инструкторы делали положение все более неловким.

Наконец задняя дверца черной «Волги» раскрылась, и оттуда появился коренастый человек с широким отечным лицом в демисезонном пальто и фетровой шляпе, – председатель облсовпрофа Фирсов. Вышел и остановился, недобро прищурившись. Из следующей машины вылезло сразу пятеро. Соблюдая субординацию, сопровождающие также застыли на месте. Они не могли видеть лица стоящего впереди руководителя. Но – как один – в точности воспроизвели выражение недоуменной брезгливости.

В самом деле давно пора было выходить к дорогим гостям, – Фирсов продолжал хмуро ждать.

– Что вы тянете? – рыкнула на Непомнящего Шикулина.

– Доярка, падла, – невнятно пробормотал Вадим.

Болтавшаяся по столовой доярка вдруг куда-то запропастилась.

Да, скверно, скверно началась встреча.

Наконец доярку извлекли из женского туалета. Раскрасневшаяся передовица торопилась, на ходу отирая руки о рушник.

Непомнящий облегченно подобрался.

– Знамя-а! Барабан! Горн! Хлеб-соль с дояркой-сволочью – приготовиться! И все – за мной! – на одном дыхании скомандовал он. И – шагнул.

Жидко ударил озябший барабан. Застывший горн издал звук тужащегося на унитазе засранца, взвизгнул фальшиво и – обессиленно умолк. Знаменосица закостеневшими ручками не удержала склонившееся древко. Быстро семеня, попыталась перехватить, но – не сумела. И знамя школьной дружины при общем вздохе рухнуло в подмерзшую грязь, – в метре от председателя облсовпрофа.

Упавшее к ногам знамя и сама перепуганная хорошенькая знаменосица неожиданно оказались Фирсову приятны. Во всяком случае он быстро, опередив испуганную девочку, наклонился, поднял древко и передал ей, успев при этом то ли успокоительно погладить ее по головке, то ли обтереть о девичьи волосы перемазанную ладонь. Но на побелевшего секретаря райкома комсомола он глянул уже с другим, осуждающим выражением.

Вадим куснул пересохшие губы и при общем молчании выступил вперед.

– Уважаемый Владимир Владимирович! Разрешите от имени слёта комсомольских активистов приветствовать вас!.. – звонко начал он. Но Фирсов начальственно перебил:

– А! Районный комсомол.

Вадим осекся. Ключевым здесь было не то, что Фирсов прервал приветствие. А – слово «районный». Два года назад всемогущий председатель облсовпрофа Фирсов воздвигнул посреди областного центра монументальное здание обкома профсоюзов. Но еще более могущий второй секретарь обкома партии Непомнящий поручил провести контрольный обмер здания. Обмер подтвердил то, о чем его проинформировали, – председатель обкома профсоюзов совершил вещь недопустимую: облсовпроф оказался на полметра выше, чем здание обкома КПСС. Профсоюз, возвысивший себя над партией, – это как минимум политически двусмысленно.

О стремлении Фирсова занять место самого Непомнящего в городе хорошо знали. И если бы факт превышения допустимой высоты вскрыли в ходе строительства, лучшего повода для секретаря обкома «срубить» опасного конкурента и представить было нельзя. Но нарушение обнаружили, когда здание уже отстроено и принято. Не взрывать же!

Теперь в двусмысленном положении оказался Непомнящий. Любая попытка раздуть конфликт обернулась бы вопросом к нему самому: « Почему раньше не доглядели и допустили?». То есть переводить конфликт на уровень Москвы было нельзя, смолчать – значило расписаться в собственном бессилии. Положение для секретаря обкома создалось патовое.

Неделю Фирсов ходил гоголем: слабость одного руководителя – всегда сила другого.