Сапфировый альбатрос

А в статье «Правильно организовать работу колхозного клуба» Мишель ответственно отчеркнул на полях целые абзацы. Так что, если бы его перебросили на низовку, на клубную, к примеру выразиться, работу, он бы и там не оплошал.

Мишель бы и в рыбное хозяйство явился вооруженным «Рыбонасосом в Эстонии», «Механизированными линиями для посола рыбы» и «Таллинской килькой». Не перепутал бы он и осетра с сомом, ибо вытянутое туловище осетра покрыто рядами костяных щитков. У него нашлись бы выписи и про окуней с лососями, и про Балхаш с Каспием, и про рыбопропускные сооружения матушки-Волги, и про действенное, боевое соревнование рыбников, и про переселение рыб, и про лов каспийской кильки — другой бы во всех этих делах сразу бы немедленно потонул.

Не упускал он из виду и отдельных случаев головотяпства, в статье «Покончить с нерадивым отношением к животноводству» Мишель особо отчеркнул про то, что в ряде артелей плохо организована очистка скотных дворов и вывозка навоза.

В 1954 году Мишель до крайности усердно проштудировал «Обращение участников Всероссийского совещания передовиков сельского хозяйства к колхозникам и работникам машинно-тракторных станций», где была правильно подчеркнута необходимость подготовки кадров механизаторов. Мишель подчеркнул и наиболее выразительные места в памятке для директоров МТС и выписал самые наиболее впечатляющие факты: «за 1 минуту шаг экс. делает пример 2 шага и проход 2 метра». Помимо экскаваторов его заметки кишат тягачами, самосвалами, бульдозерами, землечерпалками, компрессорами и трактороперегрузчиками. Последние, если кто забыл, перебрасывают песок через себя, чего не умеет тупица-экскаватор.

Бывший поклонник Оскара Уайльда вдохновлялся такими гордыми заголовками, как «Великий водный путь», «Москва — великим стройкам», «Огни коммунизма», а грандиозные слова «Величие плана» он уже собственной слабеющей рукой разместил на верхней части листа в качестве заглавия будущего производственного эпоса.

Да, Мишель собирался еще и поведать советскому народу про горькую судьбину красного клевера, этого несчастного растения с трудной судьбой. Подумать только, что в Германии еще в 1873 году ему было отведено целых 8 % пахотных земель, а в проклятой царской России его не удостоили и несчастным одним процентом!

В историю клевера Мишель планировал погрузить читателя всерьез и надолго. Манит и влечет уже и начальный набросок:

Кормовые травы
Клевер (около 250 видов)
Красн. клевер
Дикий красный — луговой
Культурн. клевер — полевой
Клеверное сено вкусно, питательно и полезно

А сколько нам открытий чудных сулила дрессировка пчел? Которые черпают нектар из длинных венчиков цветов. Мы ведь и не догадывались, что нижняя губа у них — это хоботок для слизывания нектара.

Кой-чего из этих бьющих в самое сердце историй Мишель даже куда-то пропихнул, но целиком во всем ее величии книга прогреметь не успела.

Не долетел до наших ушей «Рассказ молодой девушки», выпускницы Гидротехнического института: «Я на великой стройке коммунизма. Я — непосредственный участник тех величественных работ, которые превратят нашу землю в цветущий сад». Профукали, извините, мы и «Рассказ начинающей журналистки»: «С трепетом и волнением я поехала на великие стройки коммунизма».

Было из-за чего грустить его безутешной вдове, что все это идейное богатство осталось неразработанным: «И это такая огромная, такая невозвратимая потеря для русской литературы!»

А промежду всех этих Мишелевских дел и занятий его когда-то не так знаменитые, как он, а зато теперь куда побольше его успевающие собратья по писательскому классу начали за него хлопотать перед подтаявшими властями: считаем своим нравственным долгом… в тяжелом моральном и физическом… восстановить справедливость…

Укомплектовали воскрешающий его доброе имя сборник хорошим третьим сортом, но Мишеля уже мало чего в этой жизни волновало, кроме как денег: «Под конец жизни стал скуп. И, кроме гонорара, ничем не интересуюсь». «Мне уже на все наплевать, но я должен сам зарабатывать деньги, не могу привыкнуть к этому унижению».

Когда до крайности солидный писательский чин из бывших его дружков пропечатал его как советского классика, Мишель словно бы и не сильно обрадовался: он за 15 лет привык к мысли, что обойдется без литературы, а теперь чего?