Сад утрат и надежд

Тут, возле дома, он наклонился и поцеловал ленточку. Мэри почувствовала кожей тепло его дыхания, давление его щеки на грудь. У нее все закружилось перед глазами. Далбитти снова выпрямился и заглянул ей в лицо:

– Эй, ты что, плохо себя чувствуешь?

– Я не завтракала, – ответила Мэри, и ей показалось, будто она плывет. Его голос доносился откуда-то издалека, земля начала кружиться и вдруг накренилась. – Кажется, сейчас я…

Когда она очнулась, она сидела в кэбе и ехала под горку. Далбитти сидел рядом с ней, но она была слишком усталая и слабая, чтобы разговаривать, а от тряски ее мутило. Она поняла, что снова потеряет сознание, если закроет глаза; она так и сделала. Снова она пришла в себя, когда он нес ее на руках и уложил в постель.

Она проснулась через несколько часов в странной комнате. В большом камине весело трещал огонь. На улице шел дождь, она слышала стук дождя по крыше. Тяжелые шторы были расшиты узорами. Мэри лежала в постели среди пухлых мягких подушек, сонная, но довольная. Слабо пахло сигарным дымом – она знала, что Далбитти курил особенный сорт табака, и, полная счастья, вдыхала успокаивающий, пряный запах и шевелила пальцами ног.

Дверь открылась, и он вошел с подносом в руках. На тарелке лежали хлеб с маслом, толстые ломти золотистого сыра, тонкие завитки окорока и дольки яблока, веером разложенные на тарелке. И там был чай, приправленный апельсином и бергамотом. Далбитти кормил ее, пока она не съела все до крошки. Тогда он поднес чашку к ее губам и молча смотрел, как она пила.

Потом он ушел, а она опять уснула.

Позже, когда на улице стало темнеть и все еще шел дождь, он появился в комнате и подложил дров в камин.

Она смотрела на него из-под одеяла.

– Где мы? – спросила она.

– В Блумсбери. Думаю, тебе будет приятно узнать, что за углом от меня живет миссис Панкхёрст и к ней постоянно приходят суфражистки. Когда она прекратила голодовку и ее привезли домой, они подняли страшный крик, потому что их забирала полиция. Они тут устраивают настоящие бои, эти леди.

– Я тоже была там, – удивленно сообщила она. – Я была одна из них. – Все эти годы она приходила сюда и не знала, что рядом живет Далбитти. – Значит, это твой дом?

– Я купил его десять лет назад. Тогда я возлагал большие надежды на заказчиков, искавших нового Уэбба или Пьюджина, пока не появился Лаченс. Теперь мне, возможно, придется продать дом, если не улучшится моя финансовая ситуация. – Он грустно улыбнулся.

– Не верю, Люшес, это неправда. Даже я слышу, как все произносят с огромным уважением твое имя.

– Война спутала все планы. Теперь люди не хотят строить большие семейные дома, церкви или концертные залы. Или хотят, но говорят, что не сейчас, что они еще подождут. А у меня много идей, и я не могу ждать. – Он ловко помешал в камине кочергой, перевернув полено, и Мэри почувствовала устремившееся к ней тепло. – Я участвую в конкурсе дизайна канадского парламента. Комплекс из четырех зданий. Если я его выиграю, у меня снова будет престиж. Если нет, то мне придется менять свой образ жизни. – Он посмотрел на ее лицо. – У меня все нормально. Но я должен найти себе новую работу. А этот дом… – Он помолчал. – Он слишком велик для меня одного.

– Твоя жена никогда тут не живет? – спросила Мэри. Далбитти не ответил, потер лицо и мрачно посмотрел на нее. – Люшес?.. Ты не хочешь говорить со мной о ней?

– Прости. Моя жена ни разу не была в этом доме. Поначалу я надеялся, что это будет дом моей семьи. Но моим надеждам, как ты помнишь, не суждено было реализоваться. – И он развел руками.

– Вилка… Да, помню. – Их глаза встретились. Глаза старинных друзей, которые знали истории друг друга. «Когда мне было так легко и приятно с другим человеком? – подумала она. – Много лет не было, с тех пор как…» и она обвела глазами темную, теплую комнату. – Ты переделал этот дом так же, как Соловьиный?

Наступило долгое молчание, потом он резко сказал:

– Я больше никогда не буду так делать. Я построю себе новый дом или буду жить в чужом. Соединять то и другое нельзя, это приносит несчастье.

Мэри вспомнила детские шкафчики на верхнем этаже, деревянные сиденья в гостиной, куда дети убирали игрушки. Она вспомнила свою комнату и те долгие дневные часы, когда к ней приходил Далбитти и они… Она кивнула.

– У тебя есть прислуга?

– Да, но приходящая. Сейчас нет никого.

– Иди сюда, – позвала она, и он сел на кровать, положив свои длинные руки на шелковую простыню цвета устриц. Посмотрел на пустую тарелку, стоявшую на столике.

– Когда ты ела в последний раз?

– Вчера днем.

– А до этого?

– О, позавчера пила чай в доме подруги. Она знает мою ситуацию и кормит меня иногда.

Он помолчал, потом быстро спросил:

– Скажи мне, Мэри, дорогая. Он ушел? Джон? Мальчик Хорнеров ушел на войну?

Она грустно покачала головой:

– Я не знаю, Люшес. Я ничего о них не знаю.

Он сидел лицом к ней, и сквозь простыню она чувствовала коленкой его ногу.

– Ты видишься сейчас с кем-нибудь из твоей прежней жизни?