С высоты птичьего полета

– Тети Сары. Наверняка она была замечательной, но я ее почти не помню. Дядя, мне кажется, тебе стоит подумать над тем, чтобы жить дальше.

Йозеф встал и начал ходить по комнате:

– Э-ээ, мне нужно воспользоваться… – он указал в сторону ванной, Ингрид кивнула.

– Я не оставлю эту идею, пока не увижу, что ты счастлив с другой женщиной, – пропела она ему вслед, когда он нырнул обратно в коридор.

Он прошел в ванную, закрыл дверь и плеснул холодной воды в лицо.

Пока умывался, его мысли вернулись к Ханне Пендер. Последние несколько лет он с нетерпением ждал каждой встречи с ней. Иногда ему казалось, что ему не терпится забрать почту – тогда он придумывал предлоги, чтобы заглянуть к ней и что-нибудь спросить. Может быть, потому что она была замужем и недоступна, но ее смех и лицо озаренное улыбкой, когда она что-то рассказывала ему казались Йозефу самыми яркими моментами дня. Он все еще не мог представить себя с кем-то, кроме Сары. И все-таки было очень приятно порой поговорить с кем-то добрым, заботливым и проницательным.

Он выждал еще несколько минут, надеясь, что к его возвращению Ингрид забудет о разговоре и вернется к декорированию. Когда он наконец вышел из ванной, племянница разговаривала по телефону в коридоре. Даже на расстоянии он разглядел: она взволнована. Положив трубку, она направилась к нему.

– Дядя, у меня плохие новости: мне нужно уйти. Опять неприятности на работе, Генрих хочет, чтобы я с ними разобралась. Даже не знаю, чтобы они там без меня делали.

Йозеф кивнул, довольный тем, что появилась возможность уйти. Прежде чем Ингрид успела сказать еще что-то, в коридоре появилась горничная с его пальто. Надев его, он кивнул провожающей его Ингрид.

– Сожалею, дядя Йозеф. Может быть, встретимся на следующей неделе. Ты уверен, что не хочешь, чтобы я пригласила мою знакомую, Урсулу?

Йозеф энергично замотал головой. И потом отрезал:

– Я и так счастлив. И никто в этом мире мне больше не нужен.

Она ехидно улыбнулась.

– Поговорим об этом в другой раз, – заявила она, открывая дверь.

Ничего не сказав в ответ, он вышел.

Услышав, как за ним закрылась дверь, Йозеф глубоко вздохнул и спустился по лестнице. Это еженедельное мероприятие было настоящей пыткой, но он напомнил себе, что делает все возможное, чтобы держать Ингрид подальше от своего дома. Чтобы защитить Майкла.

Глава 19

В следующий понедельник Майкл встал, потянулся и подошел к крошечному треснувшему чердачному окошку. Осторожно стоя рядом, он прижался к стене. Его взгляд скользил по красным черепичным крышам, тянувшимся до самого Мунтторена – средневековой башни с часами, звонившими каждые пятнадцать минут. Всякий раз, когда он смотрел на желтые цифры, он задавался вопросом о людях, которые жили в коричнево-кремовых зданиях со ступенчатыми фронтонами, стоявшими высокими рядами между ним и башней, каждые четверть часа смеявшейся над его пленом. Отсчитывают ли долгие часы другие люди? Ему бы повнимательней изучить другие чердачные окна – может они тоже хранят свои тайны? Со своего места он видел, как в одном из соседских подвесных кашпо распустились желтые тюльпаны: …накануне он написал о них стихотворение, а теперь закрыл глаза, пытаясь представить их аромат.

В довоенное время возможность иметь много времени и маленькое убежище, тесную комнатку для написания стихов показалась бы ему весьма заманчивой. Но теперь, после двух лет заточения, комната стала тесной, деморализующей. Весь его мир начинался и заканчивался здесь. Как бы ему хотелось выйти на улицу, понюхать цветы, прикоснуться к деревьям, понаблюдать за птицами! Несомненно, война должна скоро закончиться – убеждал себя Майкл.

Расхаживая по чердаку, он, как обычно, опустился на один из сундуков.

– Дантес, – обратился Майкл к своему компаньону, – пора поразвлечься! А то умрем от скуки в этой комнате.

Он бросил Дантесу бумажный комок и стал наблюдать, как кот гонялся за ним по комнате, пока шарик не застрял между коробок. Майкл наклонился, чтобы достать игрушку. В этот момент его внимание привлек сундук, спрятанный в углу чердака. Он видел его много раз, и знал, что тот заперт, но не видел, чтобы профессор решался его открыть. С некоторым азартом он начал двигать коробки, окружавшие сундук, чтобы получше разглядеть ящик.

– Смотри-ка, Дантес. Наконец-то мы узнаем, есть ли в нем сокровище?

Он понимал, что не должен рыться в вещах профессора, но ему хотелось чего-то – чего-то, что могло заинтересовать. Это начинало походить на одержимость: ему хотелось написать стихотворение о чем-то новом, о чем-то, взятым не из памяти; о чем-то, что он мог потрогать, почувствовать, на что мог посмотреть.