Светка давно поняла – надеяться можно только на себя. Все остальные – потребители.
Впрочем, главным потребителем была она сама.
– На черта тебе этот Павлик? Нет, ты скажи! Обоснуй! – требовала она. – Нищий, бесквартирный алиментщик. Ну-ну, взвали и тащи! Падать – так с высокого коня, Линка! Полюбить – так принца, а не нищего говнюка! Да и вообще, все мужики козлы и сволочи, ты еще не поняла?
Лина обижалась, а Светка продолжала искать высокого коня и не говнюка. А попадались одни говнюки, да и высокого коня что-то было не видать.
Ламара была подружкой столетней, с самого детства, соседи по даче. Вместе копались в песочнице, вместе бегали по полю с сачками, вместе собирали гербарии, писали песенники, плели венки, красили губы земляничным соком. Купали кукол, шили им наряды. Ламара была красавицей: чернобровая, вишневоглазая, с роскошной, в руку, толстенной косой. Семья ее, по словам Тамары Андреевны, была «очень приличной»: папа ученый, мама скромная грузинская домохозяйка, дедушка с бабушкой – два одуванчика, тихие, белоголовые, за ручку по поселку или с книжками в гамаках.
В восемнадцать Ламарку выдали замуж. Вот тебе и московская интеллигенция. Выдали за своего – а как же, какая там любовь! Семью надо строить! Да и боялись они, что красавица Ламарка влюбится в недостойного, в «не своего» и улетит из гнезда.
Свадьбу, шумную и богатую, гуляли в ресторане «Арагви». Лина, конечно, присутствовала.
От невесты было невозможно оторвать глаза – как же Ламарка была хороша! Тоненькая, глазастая, с персиковой кожей и красиво убранными волосами, в роскошном белоснежном, расшитом жемчугом платье, в длинной прозрачной фате.
А как она танцевала! Короче, все умилялись. Да и жених был неплох: высокий широкоплечий грузинский мужчина по имени Гурам. Гурамчик, как его называли близкие.
Молодые – так принято – сразу переехали в отдельную квартиру, кооператив, купленный заблаговременно. Квартира была обставлена и начинена всем, чем можно, начиная с кастрюль и постельного белья и кончая наполненным холодильником.
– Такие правила, – смущенно потупив глаза, объяснила Ламарка.
В семье родились дети, два сына, и Ламарка стала домашней хозяйкой – какая учеба. Семья – это главное.
Быстро располнела, погрузнела. Еще бы – стоять целый день у плиты! Гурамчик работал. Мужчина! Работал и… гулял. Причем не особенно это скрывая – командировки, конференции, врачи и медсестры, обычное дело.
– Обычное? – недоумевала Лина.
Ламара кивала:
– Все кавказские мужчины изменяют женам. Все, понимаешь?
Лина не понимала:
– И твой папа тоже?
Ламарка усмехалась:
– Ну ты наивная! И он, разумеется!
– Неужели и дядя Гоча? Тихий, молчаливый, скромный, для него же главное – семья.
– Главное, – соглашалась Ламарка, – кто спорит? Но себе не отказывал, уж мне-то можешь поверить! Правда, делал это осторожно, аккуратно. Маму жалел. Но делал ведь, делал!
Лина недоверчиво качала головой и отказывалась в это верить.
Ламаркин Гурам не стеснялся – в отпуск один, ну как бы один, все понимали, что не один, а с любовницей.
А спустя лет десять Ламара узнала, что у Гурамчика, чтоб его, практически вторая семья. И в той семье растет мальчик, сынок. Нет, уходить из семьи, от двоих детей и законной жены, Гурам не собирался. Но и тех не бросал, он же мужчина!
Та женщина была русской, сероглазой блондинкой – типаж, обожаемый горячими восточными мужчинами. Худенькая, веселая, светлоглазая блондинка – полная противоположность законной жене, темноволосой и темноглазой, полной и молчаливой. Вернее – не возражающей.
При этом условности были соблюдены: по выходным муж и отец был дома, по вечерам тоже. И когда он успевал – вопрос.
Ламара молчала. Все знала и ни слова! Боялась? Боялась, что уйдет? Та, русская, была хороша. Да и времена теперь не те, всем наплевать, что скажут люди.
Принюхивалась, приглядывалась, прислушивалась – нет, вроде все нормально. Ест с аппетитом, просит добавки. Значит, голодный. Там не накормили. «Да и чем там могут накормить? Кислыми щами?» – с презрением ухмылялась Ламара и подавала харчо, хачапури и тушеные потрошки. «Здесь дом, – убеждала себя она. – Дом, а не шалман. Здесь ему удобно!» А удобства Гурамчик ценил. Ложился в кровать итальянского производства – деревянную, комфортную, с высоким резным изголовьем и дорогущим ортопедическим матрасом, – и сладко мурлыкал. Балдел. Впрочем, кровать эта теперь была только для сна. С женой он не спал много лет.
Да что там кровать – сыновья! Отцовская гордость, красавцы, каких мало. А умники какие! Не сыновья – услада для сердца и глаз! Мальчишки и вправду были удачными, не зря прожита жизнь. К родителям с любовью и уважением – в общем, сплошное утешение. Это Ламару примиряло с действительностью. А кто скажет, что это не главное?
Странное дело – внимательно выслушивая Лину, тихая Ламара была беспощадна и умело аргументировала:
– Гони его взашей! На черта он тебе сдался? Не мужик, а бесхарактерное барахло!