Рыцарь без меча

Из его головы не шли разговоры с Эдвином о Мире Неба. Он вдруг вспомнил острый запах дождя, дорогу вдоль гор, скрип колёс фургона, ослепительное закатное солнце между свинцовых туч — и голос Эдвина: «После того, что со мной было, я точно знаю, что бояться нечего! Жизнь неизмеримо больше, чем то, что здесь называют жизнью. Поверь мне. Поэтому тот же Рэграс, например, не в состоянии причинить мне ни малейшего вреда, даже если он будет рвать меня на куски! Наш истинный дом в Мире Неба. Всё, что происходит здесь, каким бы страшным оно ни казалось, по сравнению со Светом Мира Неба бессильно, Харт. Допустим, тебе приснится, что тебя убили, или в спектакле твой герой погибнет — но наяву, в жизни, ничего не изменится…»

«Всего лишь последний спектакль. Стало быть, нечего бояться… Одна забота — отыграть его как следует. Хотя бойся — не бойся, а всё равно завтра поволокут на площадь. Я вот боюсь — а что делать? Да, боюсь, отчаянно боюсь!! Хватило бы только духу не подать виду. И не орать от боли… Эдвин же смог молча… А потом — Серый Мир… Лишиться памяти — это всё равно что смерть! А следом — ещё одна смерть, настоящая… А если я не всё забуду, если всё-таки буду что-то помнить, как Дамир, как Диаманта? И ведь не знаешь, что хуже — забыть сразу или забывать медленно. Да и не всё ли равно? Ведь это ненадолго, ведь конец один — смерть. От голода, от усталости, на работе, после работы или под плетью у столба… Как же я боюсь смерти, о Небо! Да и её ли? Чего боюсь больше — боли, страха, страданий — или того, что дальше, того, что там, за этим занавесом? А что за ним? Что будет после спектакля? Мир Неба?.. Пожалуй, сейчас я в него верю. Да. Ещё как верю! Я вижу, как трясёт всех этих палачей при одном упоминании о нём, как они все его боятся! Значит, он существует! Но неужто я гожусь для него — вот такой, какой сейчас? Неужто меня там примут? Я же для Мира Неба-то толком не сделал ничего!.. А если я не смогу, как Эдвин? Если просто не увижу Мир Неба, не почувствую? Что тогда? Тьма, пустота? Вот бы увидеть Эдвина ещё разок… Теперь я знаю, что хотел бы у него спросить. Почему самое главное всегда понимаешь слишком поздно…»

Харт посмотрел в крохотные окна камеры, расположенные под потолком. Было ещё темно, но до рассвета оставалось недолго. На миг наступающий день встал перед ним пронзительно ярко: солнце, зной, помост, выкрики из толпы, сочувствующие взгляды актёров, плач Зерины, боль, унижение…

Харт обвёл глазами камеру, чтобы немного отвлечься. Поправил цепь и сел поудобнее, потирая замёрзший бок. И вдруг задумался: «А чего бы я сейчас хотел? Хотел бы прожить жизнь по-другому? Нет, я всё правильно сделал. Повторись наш последний спектакль ещё раз — всё так же бы сказал! Разве что меньше говорил бы намёками, сразу прямо. Так что моя совесть чиста. И подлостей вроде не делал никому, старался не врать… Но откуда досада-то такая?! Откуда тоска? Словно по живому режут, хоть вой, хоть плачь — жалко умирать… А чего себя жалеть? Что от меня толку? Детишек у меня нет — всегда переживал, что нет, а выходит, оно и к лучшему, хоть сиротами не останутся… А Зерина? — он до боли закусил губу. — Как она теперь будет без меня? Зерина… Ласточка моя…»

* * *

Солнце палило, на небе не было ни облачка.

Театр Дина в Тарине знали и успели полюбить, Харт был всеобщим любимцем, а его последний спектакль наделал в городе такого шуму, что к полудню Главная площадь наполнилась народом. Зерина и другие актёры пришли раньше и встали у самого помоста с позорным столбом. На столбе чуть выше человеческого роста располагалась перекладина, прочный брус с оковами для рук — так что очертаниями столб скорее напоминал виселицу.

На дальнем конце площади зашумели.

— Ведут! — прошептала Вильта. Зерина поднялась на цыпочки.

На помост вывели Харта. На его лице темнели ссадины и кровоподтёки. Всегда нервный и вспыльчивый, сейчас он выглядел абсолютно спокойным и сдержанным. Палач приказал ему снять рубашку и подойти к перекладине, после чего развёл его руки в стороны и заключил запястья в браслеты. Взял плеть и встал около него.

На помост поднялся офицер, развернул приговор и медленно, громко, внятно прочитал. Над площадью пронёсся вздох сострадания — Серого Мира все боялись. Узнав о том, что ждёт Харта, актёры ахнули. Потрясённые близнецы молчали, Вильта плакала, Аланде стало нехорошо. Она отвернулась от помоста и прижалась к Гебору. Зерина кинулась к Харту, но её вовремя остановил Патал. Она зарыдала в голос. Дядюшка Дин схватился за сердце. Гебор заметил это и хотел увести его и Аланду от помоста, но они отказались уходить. Нат, стоявший рядом, потерянно опустил голову.

Наступила тишина. Харт молчал, собравшись, ожидая удара. Палач занёс кожаную плеть и с размаху опустил на его спину. Через мгновение по его телу пробежала волна боли. Он вздрогнул и стиснул зубы, но не издал ни звука. После нескольких секунд паузы последовал второй удар, потом снова короткая пауза — и третий…