Рок умер – а мы живем

И взбудораженный ими, Денис не удержался, обнял танцующую в проходе автобуса одноклассницу, Марину Лазунину, посадил себе на колени. Марина обняла его за шею…

– Огурчики, огурчики берите, – заботилась Олька. – У нас в Туле огурцы лучше всех солят!

– Эх, – вздыхал Димыч, – как мы там без водки, без пива? Без огурцов солёных…

– Без музыки, – добавил Денис.

– Уж музыка будет, – усмехнулась Наташка и напела баском: – У солдата выходной, пуговицы – в р-ряд!..[23]

– Не надо, Нат! Не надо. Ещё наслушаемся… Давайте танцевать. А? Девчонки, пожалуйста!

Потушили верхний свет, включили ночник на тумбочке. Димка пригласил Наташку, Денис, конечно, Ольку. Затоптались, обнявшись, на свободных пятачках. То ли Гулькина, то ли Разина, а может, Татьяна Овсиенко нежно пела под аккомпанемент синтезатора и живой гитары:

Я больше не прошу,
И мне не надо много,
Не надо ярких звёзд с небес,
Не надо слёз… Не надо, не лги… [24]

Денис прижался к мягкой тёплой Ольке, сцепил руки на её пояснице, изо всех сил борясь с желанием подвинуть их чуть ниже, вдыхал вкусный, какой-то хлебный, запах её волос и не верил, что завтра в это время он будет другим – будет заключённым. И куда-то под конвоем его повезут, где-то чем-то срежут его волосы, во что-то оденут, будут чем-то кормить, чего-то от него требовать, приказывать. И так два года. Два года… Два года назад он был глупым подростком, впервые потрогавшим девушку, сегодня он в первый раз так, прижавшись, с девушкой танцует. А через два года… Что с ним будет через два года? Каким он станет?.. Нет, не может быть, чтобы завтра он неизвестно за что получил два года заключения. Страшно было об этом думать, представлять завтрашний день – последние сборы вещичек, военкомат, комната номер двадцать четыре, в которую ему велено явиться… Нельзя думать, а то сделает страшное… Один парень из общаги, получив повестку, лёг в туалете на пол, положил ногу на бортик унитаза, а его друган прыгнул на коленку с подоконника…

После танцев пили как-то торопливо, одну за другой. Девушки перешли на водку, а парни чередовали водку с «Агдамом». Короткая стрелка на будильнике подползала к одиннадцати… Денис переборщил и с удивлением и тревогой – напивался ещё нечасто – наблюдал за своим опьянением. Мотал головой, глубоко дышал, но отрезветь не получалось. Комната кружилась вокруг него всё быстрее. Чтоб остановить это кружение, положил голову на стол.

– Эй, – затормошил Димка, – ты чего?

– Погоди!

Денис выскочил в коридор, нашёл умывалку, скрючился над раковиной. Изо рта брызнула густая, колкая жижа… Мимо проходили девушки, одни ворчали, другие сочувствующе охали. А Денис блевал как мог громче, не подавлял, а вызывал спазмы, задыхался, и становилось легче от мысли: так плохо, как сейчас, ему уже не будет.

Проснулся на кровати. Рядом сидела Олька и курила вонючую сигарету. Димка с Наташкой развалились на соседней кровати.

– …А чего она разрыдалась так? – спрашивал Димка.

– Нелька? А-а… – Наташка отмахнулась. – Она вечно ревёт.

Олька не согласилась:

– У неё всё-таки причина, Нат. Её парень, женихом считался, пошёл служить, она ждала, а он потом письмо прислал, что остаётся на эту… Как она там называется?

– На сверхсрочную, – подсказала Наташка.

– А что это?

– Ну-у, Димочка, таких вещей не знать! Это когда после срочной службы ещё продолжают служить. Сверх.

– И кто-то остаётся?!

– Да полно. Им там какую-то зарплату платят…

Денис поёжился – представилось, что и он, отслужив два года, решает остаться…

– Ну вы дадите рассказать? – обиделась Олька. – А она из деревни, Нелька, и с ней никто ходить не хотел – мол, она забита уже, того пацана. Она взяла и сюда приехала, думала здесь…

– Все мы думали! – зло перебила Наташка.

Денис хотел сесть, и тут же под черепом колыхнулась боль, ударила изнутри по глазам.

– Ой, ожил! – заулыбалась Олька. – Бе-едный мальчик!

– Сколько времени? – Через силу, со стоном, он всё-таки сел.

– Третий час.

– Ни фига себе! А как мы?..

– Мы тут жить остаёмся, – весело объявил Димка. – Всё, следы теряются, уходим на нелегалку. Но ты, если хочешь, можешь катить. Слышал про сверхсрочную службу?

– Отстань. Я же серьёзно. – Денис потёр лицо сухими ладонями. – Там ученические…

– Зачем нам ученические? Тебя через двенадцать часов обреют, дадут погоны – и вперёд. Меня…

– Слушайте, а давайте вас подстрижём! – перебила, оживившись, Наташка, и лицо сразу помолодело. – И ножницы есть хорошие. Давайте?

– Похмелимся только. – Димка, наоборот, какой-то повзрослевший за этот вечер, поднялся, деловито налил из неизвестно откуда взявшейся бутылки портвейна.

Дениса передёрнуло, в горле булькнуло маслянисто-горькое, но он пересилил тошноту и выпил. Посидел неподвижно, почувствовал, что стало лучше, и согласился:

– Стригите. Мне терять нечего. Только, Наташ, спой сначала…

– Не-е! Три часа ночи.

– Пожалуйста. Про пиво. Я там буду вспоминать.

Димка поддержал:

– Слово призывника – закон, вообще-то. И песня чёткая.