Рок умер – а мы живем

– Слышишь, да? – Глаза Димыча блестели. – Это ж про нас! Про тех, кто вот… повзрослел. Я её сколько раз тогда слышал, лет в двадцать, и не цепляла, а сейчас – прямо взвыть хочется. Такое…

– Да, сильная тема, – согласился Чащин; но качество записи было ужасное, и он убавил громкость.

Димыч тут же вышел из себя:

– Ну скажи, почему ты такой? Как будто сварили тебя… Москва, что ли, людей такими делает? – И сам же опроверг свою гипотезу: – Да нет, Сергей вон какой – целыми днями выступает, действует.

– Должность дали денежную, вот и отрабатывает.

– Чего?.. Не надо так! Он – настоящий. Он реально хочет изменить…

– Всё, всё, замолчи. Не могу.

Молча Димыч выдержал опять лишь с минуту.

– Денис, – осторожно, слегка виновато позвал, – а помнишь девчонок наших?

– Каких девчонок?

– Ольку с Наташкой. Ну, с прядилки… Вот Наташка бы классной гитаристкой была…

Чащин уставился на Димыча, сморщил лоб. В голове началось движение – словно клетки мозга просеивались через какое-то сито. Слово «прядилка» было очень знакомо, но осталось где-то далеко-далеко в прошлом, почти в другой жизни, – его значение и нечто важное, связанное с ним, были завалены тяжёлыми грудами новых слов, событий, людей, а наверняка очень близкие когда-то ему Олька и Наташка растворились в десятках других Ольг, Оль, Наташ, Наталь, Наташк, встретившихся позже…

– Прядилка… – вытряхнул из пачки сигарету, – прядилка…

– Ну чего-о ты?! В натуре, что ли, забыл? Погоди, счас. – Димыч выключил магнитофон, схватил стоящую за дверью акустическую шестиструнку, которую купил на днях за копейки по объявлению, для репетиций, и заиграл. – А, узнаешь? – Запел: – Под хлопьями пены навеки уснули…

Чащин расслабился, закивал, облегчённо подкурил сигарету – вспомнил.

Шестнадцатого декабря, накануне отправки, решили попрощаться с девчонками. Это нужно было обязательно сделать – за три с половиной месяца жизни здесь они стали их настоящими подругами. Единственными. И именно подругами – в смысле дружбы… Девчонки жили на улице Солдата Корзухина, и добраться до них было целой историей. На метро до станции «Проспект Ветеранов», а потом с полчаса ходьбы дворами, через садовые участки, продуваемые ледяным ветром пустыри. Затем нужно было преодолеть вахту…

Девчонки работали на прядильной фабрике – прядилке, – а в выходные подрабатывали на хладокомбинате. Димка с Денисом там с ними и познакомились – стояли рядом, час за часом снимая с ленты конвейера стаканчики с пломбиром, составляли рядами в коробки. С первой получки вместе зашли в чебуречную и наелись пузатых чебуреков с острым соусом, выпили «Жигулёвского».

Второй зарплаты не было – торчать на конвейере в субботу и воскресенье за сорок восемь рублей в месяц и тем и другим быстро надоело. Уволились. Но время от времени встречались – как только появлялись деньги, парни ехали в общагу на Корзухина, везли вино или билеты на концерт «Миража», Дитера Болена, однажды раздобыли даже на любимое Олькой «Кино» в спорткомплекс «Юбилейный». Но и когда в кармане не было ни копья и надеяться, кроме училищного питания (а есть хотелось постоянно), было не на что, они тоже отправлялись к девчонкам, и те давали взаймы, подкармливали.

Ничего такого между ними не было – мешала неопытность Димки и Дениса в этих делах, да и были девушки старше почти на десять лет. Они жалели их, называли бедными мальчиками, заботились, даже шапки в холода надевать заставляли – наверное, чувствовали, что свои дети у них вряд ли появятся…

Сегодня Димка с Денисом шли особенно торопливо – хотелось побыть у девушек подольше, ведь это, скорей всего, в последний раз. Полдня с купленными на толкучке возле площади Мира талончиками искали выпивку, и наконец получилось – в винно-водочном на Садовой отоварились двумя бутылками «Агдама» и литрухой – «сабонис», как её называли, – «Пшеничной»… Возле дверей общаги засунули бутылки в штаны под ремень. Вошли.

В фанерной будке непременная, будто никогда никуда не отлучалась, – сонная, но и бдительная вахтёрша:

– К-куда?

– В четыреста двадцать третью, – приветливо ответил Димка, незаметно поправляя сползающую в штанину «Пшеничную».

– В четыреста… – Вахтёрша стала листать истрёпанный журнал. – В четыреста какую?

– Двадцать третью.

– И к кому это?

– К Ольке… Ольге Ефремовой.

Вахтёрша поводила по странице ногтем, пощурилась.

– У, е-есть. И чего? – подняла на парней колючие глаза.

Это было обычным её развлечением – перед тем как пустить внутрь женского рабочего общежития, она устраивала подробный и изматывающий допрос: «И чего?», «Родственники?», «А вас ждут?», «Как её соседку звать?..» Но вот – долгожданное:

– Документы давайте.

Димка с Денисом отдали ученические билеты. Вахтёрша прочитала, что там написано, сличила фотографии с переминающимися перед ней оригиналами. Разрешила:

– Проходите. До двадцати трёх! – И в спину уже послала бормоток: – Кобельё ненасытное.

По тёмной узкой лестнице поднялись на четвёртый этаж. Прошли по коридору мимо кухни, где что-то булькало, перекипало в кастрюле, мимо туалета с распахнутой настежь дверью. Постучали в знакомую дверь.