– …и никому и в голову не пришло его обыскивать, – закончил Оскар. – Очень, очень рискованно. И в то же время – очень находчиво и тонко.
– Героический поступок! – только и сказала фрау Далинг. – Вот это я понимаю, настоящий мужчина!
Меня прямо распирало от нетерпения. Мне срочно нужно было знать, получилось ли у герра ван Шертена добыть настоящие доказательства против Бориса. Я вскочил и побежал в длинный коридор за углом. В конце коридора была большая стеклянная дверь. А за ней стоял Б. Он все еще разговаривал по мобильнику и размахивал рукой, в которой держал бумаги.
Я продвигался по коридору неукротимо, как дорожный каток. И каждый шаг заряжал меня злостью. Я представлял себе герра ван Шертена. Мертвенно-бледного с красными пятнами и без единой крошки воздуха в легких. Представлял отчаявшуюся маму. Под дождем и в грязи. А в ушах раздавались ее ужасные слова – что я сам не знал, что наделал. Ладно, может, я и правда натворил что-то ужасное. Хотя и не знал, что именно. Но если бы не эта шампанская курица…
Я вломился в стеклянную дверь. За ней была узкая прохладная лестничная клетка. Я вдруг очутился прямо перед Б. И тут весь мой гнев, вся моя ярость выплеснулись на него лавиной. Как будто все шарики разом выскочили из барабана и раскатились вокруг.
Он так обалдел, что захлопнул мобильник на полуслове.
– Это вы виноваты! Почти во всем! Вы и ваша шампанская курица! – заорал я на него. – Хороший полицейский нам бы очень пригодился! Мне и Оскару! Только все пришлось делать самим!
Слова эхом отражались от стен и скатывались с лестницы.
– Это
– Рико, Рико! – Б. присел передо мной на корточки, схватил за плечи и осторожно потряс. – Рико, да успокойся ты! Перестань плакать и послушай: у меня был день рожденья, и да, курица оставалась ночевать, но господибожемой, она спала на диване. Это моя сестра!
Я тут же перестал реветь.
– Правда?
– Правда.
Я смотрел на него и шумно шмыгал носом. Бюль! Теперь он снова стал Бюлем. Он не был изменщиком и предателем. И, скажу честно, это здорово помогло мне успокоиться. Он встал, толкнул рукой стеклянную дверь и повел меня обратно в коридор.
– Платок нужен?
– Нет, спасибо. И поздравляю с прошедшим.
Он шел по коридору длинными шагами. Я еле за ним успевал.
– А как вы здесь оказались? И как узнали, что…?
– Ночное дежурство, – ответил он и похлопал по бумагам в кармане куртки. – Нам позвонили из больницы, когда у некоего господина…
– Ван Шертена.
– …обнаружили эти бумаги. Он спрятал их под бельем.
Ага, вот так вот!
– Из этих бумаг следует… или, скажем так: из них кое-что следует, – продолжал Бюль, – а именно: укрывательство краденого, шантаж, черный нал. Этого хватит, чтобы твоего Бориса…
– Он не мой.
– …чтобы этого Бориса арестовать. Имя твоей мамы тоже в этих бумагах есть. Наряду со многими другими. Ее вместе с этим герром…
– Ван Шертеном.
– …привезли сюда. Как она?
– Ее еще обследуют. Лодыжка вывихнута. А может быть, сломана. Ее тоже арестуют?
– Если ее действительно шантажировали – нет.
Он скрипнул зубами. Или мне показалось?
– Но ей, черт возьми, придется многое мне объяснить. И эта Элли, про которую ты говорил…
– Это мать Бориса. Она мучает свою собаку. – Я почти бежал рядом с Бюлем, чуть не спотыкаясь. Вот нельзя, что ли, делать шаги покороче? – Его зовут Порше. Но он ни в чем не виноват.
– И ты говорил, что ты, Оскар и этот герр ван…?
– Шертен.
– …вы обнаружили их склад?
– В Бранденбурге. Это одна из новых германских земель.
– Да, я что-то такое слышал.
Бюль ответил чуточку раздраженно. Но вполне могло быть, что про новые земли он просто не знал. Они ведь добавились к старым только после объединения Германии. И когда Бюль заканчивал школу, их наверняка еще не успели внести в учебники и на карты.
Мы дошли почти до конца коридора. И тут из-за угла показалась мама. Она была в белом махровом халате и шла, опираясь на два синих костыля. Наверно, Оскар показал ей, куда я умчался. Но про Бюля явно ничего не сказал. Мама, когда его увидела, чуть не споткнулась. Мамино лицо так и было все в потеках туши и теней для глаз. Она наверняка не успела еще посмотреться в зеркало. Ее опухшая щиколотка была забинтована. Через бинт просвечивала красная кожа.
– Рико…
Она как-то неуверенно улыбалась мне и Бюлю. Я пулей бросился к ней. Мама обняла меня и прижала к себе. Я почувствовал, как она дрожит.
– Перелом? – спросил я.
– Просто сильный вывих, не переживай, – она погладила меня по волосам. – Солнышко, нам надо поговорить. Но не здесь. Пойдем домой, хорошо?
Я оторвался от нее и кивнул. Мама посмотрела на Бюля.
– И нам тоже надо поговорить.