Рико, Оскар и разбитое сердце

– Понимаешь, я заходил к твоей маме, пока ты был в больнице. Еще перед отпуском. Она взяла розы и согласилась перейти на «ты». – Он усмехнулся. – А потом недвусмысленно меня выпроводила.

– Это было не очень-то любезно, – сказала мама смущенно.

– Я бы сказал, совсем не любезно, – подтвердил Бюль.

И я понял, откуда на тумбочке в маминой комнате взялся засохший букет. И знал теперь, почему Бюль не прислал ни одной открытки из отпуска. А он с сегодняшней ночи знал, почему мама взяла его розы, но отвергла его самого.

* * *

Мы с мамой поднимались на третий. Очень медленно. Стараясь производить как можно меньше шума. Не хватало еще, чтобы на лестницу выскочил Моммсен. Или Фитцке. Или, боже упаси, кто-то из кесслеровской семейки. Наконец мы были дома. Меня немножко знобило. В окна стучал дождь, но мне казалось, что в нашей квартире никогда еще не было так тихо.

– Наверно, я быстренько приму ванну, – сказала мама. – Такое ощущение, что я в чем-то сильно испачкалась.

– Одна справишься?

– Думаю, да.

Пока мама раздевалась, я открутил кран. В ванну полилась вода, а я, не спрашивая, щедро плеснул туда греческой пены. От того, что я что-то делал, делалось хорошо. Горячий пар поднимался вверх. Я сунул руку в гору пены, чтобы проверить температуру воды. И вдруг вспомнил про водяные камни Фитцке. Но тут же прогнал это из головы.

Чтобы залезть в ванну, маме все-таки потребовалась помощь. И это было даже забавно. Ее вывихнутую лодыжку ни в коем случае нельзя было окунать в горячую воду. В конце концов мама удобно улеглась по шею в душистой пене, а ногу уложила на край ванны. Ступню и щиколотку мы обмотали пакетом из «Альди», чтобы они не мокли. Мама блаженно вздохнула.

– Ох, хорошо-то как…

– Сделать чаю?

– Да, было бы здорово.

Я пошел на кухню и поставил чайник. В раковине лежали тарелки из-под наших с Оскаром равиоли. Мы их не помыли. Против всех правил. Даже думать про это забыли. А почему, я теперь уже не помнил. Наверно, мы просто слишком волновались. Я и сейчас все еще волновался. А может, и не переставал. Гадкое ощущение в животе было как тигр в клетке, который ищет выход. Такого крупного хищника в шкатулку с черепахой ни за что не впихнуть.

Я хотел отнести чай, чашки и сахарницу в гостиную, но мама услышала звяканье посуды и крикнула:

– Лучше в спальню, солнышко!

Я отнес поднос в спальню и поставил его на тумбочку у кровати, рядом с высохшими розами. «Контрабандистка», – пронеслось в голове. Но эту мысль я выбросил из головы так же быстро, как и водяные камни Фитцке.

Через несколько минут мама в японском халате была переправлена на кровать. Подложив под спину две подушки, она приглашающе похлопала по одеялу. И я залез к ней. По выходным я иногда так сижу у нее. Утром или днем, когда она просыпается. И мы рассказываем друг другу всякое разное. Это очень здорово! Это мое любимое время! Никогда бы не подумал, что однажды буду вот так же сидеть здесь, и мы не будем знать, что сказать.

Мама гладила меня по руке. Вверх и вниз. Вверх и вниз. Снова и снова.

– Просто не знаю, с чего начать, – сказала она наконец. – Я так переживаю из-за того, что случилось с герром ван Шертеном.

Я кивнул. Это было ужасно! Ведь он едва не задохнулся. Когда я ныряю в ванне, то спокойно могу продержаться под водой две минуты. Иногда даже с хвостиком. А ему пришлось прожить без кислорода гораздо больше двух минут! Вдохнуть воздух он совсем не мог. Еще чуть-чуть – и случился бы летальный исход!

ЛЕТАЛЬНЫЙ ИСХОД

Это не значит, что кто-то куда-то улетел. Это значит, что этот кто-то умер. А поэтому, наверно, все-таки улетел. На небо.

– Поверь, я бы это обязательно предотвратила, – сказала мама. – Но когда он рылся в бумагах, я была полностью занята тем, что отвлекала внимание Бориса. Что Ирина ушла на склад, я даже не заметила.

Ну и ну! Мама только-только начала свой рассказ, а я уже ничегошеньки не понимал.

– Ты отвлекала Бориса? То есть помогала герру ван Шертену?

Мамины пальцы беспокойно разглаживали край одеяла. На каждом длинном ногте была наклеена золотистая звездочка.

– Понятия не имею, как он вошел в клуб. Но когда я его заметила, он, наверно, уже давно сидел в самом дальнем темном углу. Я подумала, мне мерещится! Он же никогда еще у нас не бывал, понимаешь, и, честно говоря, я подумала, что он пришел, чтобы немного за мной приударить. Он очень милый, и я прекрасно к нему отношусь. Вот только когда он, как тогда на бинго, расстегивает рубашку и начинает флиртовать… Ну, ты знаешь.

Хоть я и был сбит с толку, но здесь не смог сдержаться и фыркнул.