Реверс

— Козлиной тропой не хожу, — оказалось, что Пандус умеет произносить длинные фразы.

— Что вы сказали?! — не понял судья.

Бандит молчал, лобасто набычившись.

— Подозреваемый имел в виду, что принять условия досрочного освобождения ему не позволяет его статус в криминальном мире, — перевёл на человеческий язык Веткин.

— Вон как, — с непонятной интонацией отреагировал Глазов.

А майор Капустин отрывисто гоготнул. Перлы Александра Николаевича он разбирал на цитаты.

Продолжив расспросы, председательствующий начал выведывать у Пандуса, не имеет ли он государственных наград. Это была фирменная глазовская фишка. Каждого жулика он выспрашивал про ордена и медали. У Станислава Владиславовича и мысли не возникло, что гангстер Славка Пандус, в армии не служивший, в двадцать лет загремевший на зону, не мог отличиться перед государством даже теоретически.

Наконец перешли к сути. Слово для оглашения ходатайства получил прокурор. Рационализатор Веткин (за что с ним любили работать судьи) не стал, как пономарь, зачитывать двухстраничный документ. Пунктиром прошёлся по реперным точкам[292].

— Подозревается в совершении особо тяжких преступлений. Ранее неоднократно судим. Судимости не погашены. После освобождения из мест лишения свободы нигде не работает. По месту регистрации не проживает. Скрывался от органов следствия. Не скрывает приверженности к так называемым воровским понятиям. Ходатайство следователя обосновано, прошу его удовлетворить.

— Слово предоставляется адвокату, — судья перекинул мяч на другую сторону площадки.

— Ваша честь, — привстал Веткин, — в заседании присутствует следователь, логично сначала ему позволить высказаться…

— Ёлки-палки, про следователя-то я и забыл! — простодушно повинился Глазов. — Редко потому что следователи в аресты входят. Вам есть, что сказать? — Глазов апеллировал к важняку обезличенно (имени-отчества не знал, обращаться же по фамилии казалось некорректным).

Февралёв поднялся, застегнул пиджак и красивым баритоном, выразительно модулируя интонациями, дополнил выступление прокурора.

— Ваша честь, то, что подозреваемый скрывался от правоохранительных органов подтверждается рапортами сотрудников милиции. Обоснованность подозрения Пандуса в инкриминируемых ему деяниях подтверждается протоколами опознания и допроса свидетеля.

— У вас всё? Понятненько. Присаживайтесь.

Следователь опустился на жёсткое сиденье стула. Веткин, оттопырив большой палец, оценил качество его выступления.

— Хорошо сказал, генацвале!

Адвокат Сидельникова тоже лаконична. За минуту отбарабанила — ходатайство полностью необоснованно, в его удовлетворении следует отказать. Утверждения прокуратуры, будто её клиент скрывался — голословны. Доказательства его вины отсутствуют. Протокол опознания юридической силы не имеет в связи с тем, что порядок его проведения был грубо нарушен.

— В качестве реплики разрешите, ваша честь? — Веткин по-ученически поднял руку.

— Ну, не зна-аю… Реплики при избрании меры пресечения как бы не предусмотрены, — пожал плечами судья.

Его упрямство объяснялось желанием показать, кто в доме хозяин.

— Но и не запрещены, ваша честь, — старпом гнул своё. — Я провожу аналогию с порядком рассмотрения дела по существу. Аналогия в уголовном процессе не запрещена. Так?

— Допустим, — Глазов выказал снисхождение. — Слушаю вас, только кратко.

— Упомянутое доказательство не признано в установленном порядке недопустимым, поэтому довод адвоката насчёт протокола опознания не следует принимать во внимание, — приберегая заготовку для заседания, Веткин как в воду глядел.

Стрельникова скроила презрительную гримасу, означавшую, что процессуальный противник сморозил глупость.

— Остаюсь при своём мнении, — процедила, не соизволив оторвать задницы от стула.

— Подозреваемый, вам слово.

Пандус реально не понимал, чего от него хотят. Первый раз в жизни привезли его в автозаке на арест не к прокурору, а в горсуд. Уцепившись руками за рифлёные прутья решётки, он пасмурно вызверился на очкастого тупоносого судью. Чёрную бесформенную хламиду, похожую на поповскую рясу, Славка тоже лицезрел впервые.

Пауза неприлично затягивалась. Зал, где проходило судебное, размерами был четыре на пять метров. Участники процесса друг от друга располагались практически на расстоянии вытянутой руки.

— Чё молчишь-то? Говори — вину признаю, строго прошу не наказывать, — майор Капустин не выдержал, зашептал громко.

Походило на то, как двоечнику приятель, такой же балбес, подсказывает с задней парты.

— Тишина в зале! — окриком Глазов демонстрировал, что он не позволит превращать заседание в балаган.

У других судей, Молодцовой, Белецкой или Базаровой, майор не отважился бы клоунничать. Сидел бы тихо, как мышь под веником. А у Станислава Владиславовича хохмить позволительно, он либерал.

Подсказка вертухая окончательно сбила Пандуса с панталыку. Славка понимал, что суд этот ненастоящий, и срок ему зараз не припают, однако казённые стены, клетка, «алтарь»[293], зловещая ряса и герб-растопыра на стене путали рамсы.