Реверс

Овечкин заявился на личный приём к прокурору со скандалом и новой жалобой, из которой следовало, что встречного заявления он не писал. С повторным обращением разбирался уже Хоробрых. Он возбудил «сто пятьдесят восьмую, вторую»[295] и написал разгромное представление о наказании виновных должностных лиц. Месяц спустя поступил ответ — исполнителю срезали надбавку, начальнику УР строго погрозили пальцем. В действовавшей системе координат такой результат считался адекватным. О том, что фальсификация образует состав должностного преступления, удельный князёк Буров не задумывался.

Теперь разбирательство шло в рамках уголовного дела.

Малов вину отрицал. Утверждал — прайс-лист в глаза не видел, встречного заявления не подделывал. Оно появилось при следующих обстоятельствах. Осенью-зимой в кабинетах розыска (в его, в том числе) делали ремонт. Шестерых оперов временно поселили в музей УВД. Там получился настоящий караван-сарай[296]. Постоянно толпа народу. Оперативники не всегда находились в помещении. Выезжали на происшествия, работали на территории, отдыхали после дежурств. Всегда кто-то был в отлучке. В отсутствие одного соседи разруливали с его телефонными звонками и посетителями. Однажды Малов вернулся в кабинет, а на столе лежит заявка: «Ничего не хочу. Овечкин Н.С.» «Как хорошо», — обрадовался оперативник и, не отходя от кассы, накатал отказной.

Битый час Хоробрых стращал Малова камерой и реальным сроком. «Я не при делах», — твердил, словно мантру, оперок. Оправдывая свою фамилию, росточком он был не выше ста шестидесяти сантиметров. Как вообще такого гнома взяли на службу в МВД? Измельчала система!

Не расколов упрямца, Андрей Леонидович начал обкладывать его методично, как кабана. Благо, сражался советник юстиции уже не в одиночку. Прокурор области распорядился создать по «милицейским» делам следственные группы. В них предписывалось включить наиболее квалифицированных и принципиальных сотрудников. Хоробрых надеялся получить в команду интеллектуала Февралёва, но Кораблёв отмазал важняка под предлогом, что некому расследовать налёт на жилищный Фонд.

В группу вошёл старший следователь Максимов. Опытный специалист по современным меркам, трудолюбивый. По характеру прост и скромен, правда, несколько инертен.

Ещё для массовки включили неаттестованного следователя Бондаря. Этот характеризовался двумя словами — генеральский сынок. Папа делал Пете биографию и отправил попастись годик на земле. Плюсов у мажора имелось два. Он владел крутой тачкой с нелимитированным бензином и был иногородним.

Основным загонщиком выступал Максимов. Он провёл почерковедческую экспертизу по сомнительному заявлению. Результат получил ожидаемый — текст выполнен не Овечкиным.

Затем следователь отобрал экспериментальные образцы почерка у Малова. Не обошлось без накладок. Имея целых пять лет стажа, Максимов не знал, что в таких случаях образцы берутся с подражанием фальшивке. Пришлось растолковывать ему азы криминалистики. Услышав, что от него требуется, опер занервничал, бросил ручку, скомкал бумагу. Максимов всё же убедил его не препятствовать следствию. В среду постановление о назначении экспертизы моторизованный Бондарь умчал в областную НИЛСЭ[297]. По понятным причинам исследование проводилось в учреждении министерства юстиции, а не в ЭКЦУВД.

Буквально вчера Хоробрых осенило. Заявление подделал не Малов. Это сделал по его просьбе один из «сожителей» по кабинету-музею. Максимов получил новую вводную — срочно установить соседей, допросить, взять образцы почерка, назначить дополнительные экспертизы.

«Найду фальсификатора, прижму, он сдаст мне Малова. Разговор с гномом пойдёт предметный. Гном думает, я так и буду лаять, не укушу. Ничего, задержу на сорок восемь часов, настроение быстро изменится. От него двинусь на более высокий уровень», — стратегический замысел выглядел реальным.

Прежде чем приступить к допросу, зампрокурора ознакомил подозреваемого с заключением эксперта.

Сомов с Щегловым вооружились очками. Полковник — старомодными, в массивной роговой оправе, адвокат увенчал нос брендовыми «Versace». Читали по очереди, подолгу, не только выводы, но и исследовательскую часть штудировали.

— Поня-атно, — наконец глубокомысленно изрёк Щеглов. — Мы хотели бы получить ксерокопию экспертизы.

Хоробрых безэмоционально разъяснил — на данной стадии такого права сторона защиты не имеет. Перечить адвокат не стал.

Андрей Леонидович подвинул к себе шпаргалку с вопросами. Полночи он при свете торшера готовил хитроумные силки и ловушки. Обойти их было не по зубам даже матёрому зверю.

Заряженные волчьи капканы остались без добычи.

— Мы воспользуемся пятьдесят первой статьёй Конституции, — следуя последней моде, защитник отождествлял себя с клиентом.

Публично лицемерил, будто горазд идти на дыбу вслед за своим кошельком.

Хоробрых сохранил внешнюю невозмутимость, хотя внутри его взведённого механизма всё восстало.

«Как же так?! Столько усилий насмарку?!»