Река, текущая вспять

— Да!

Человек вышел и проводил меня до мастерской. Я торопила его:

— Скорее! Скорее!

Лалик, конечно же, спал. Я заколотила в дверь, и он в конце концов открыл. Его черные волосы стали теперь совсем седыми. Едва увидев меня, он все понял.

— Чего ты хочешь, Ханна?

— Сам знаешь, Лалик: я хочу обратно. То, что происходит, мне…

— Можешь не объяснять, Ханна. Вспомни, тебе достаточно просто попросить меня. Значит, ты решила?

— Да, решила. Давай скорее.

— Прощай, Ханна… Я рад, что мне довелось с тобой встретиться. Теперь закрой глаза…

Я закрыла глаза.

Сквозь пальцы у меня сыпался песок почти оранжевого цвета. Послышался словно бы отдаленный перезвон бубенцов. Приближался караван. Вот он прошествовал весь мимо моего бархана: молчаливые мужчины, поющие девушки, дети, верблюды, козы, овцы. В сотне метров позади шел парнишка примерно моих лет в темно-синей тунике. Вьющиеся черные волосы падали ему на лоб. «Уж он-то меня сейчас увидит», — подумала я. Но он даже головы не повернул.

— Лалик… — тихонько окликнула я. — Лалик…

Он не обернулся. Стройная фигурка медленно скрывалась вдали. С ним уходили друг, которого у меня не будет, муж, чьей женой я не стану, девочки, которых не научу читать, дети, которые у меня не родятся. На миг у меня мелькнуло искушение закричать во весь голос: «Лалик! Лалик!» Но я знала, что этого делать не следует, да и он все равно не услышал бы. И я только прошептала:

— Прощай, Лалик… Прощай, Даен… Амос… Шаан… Аида… Все, все прощайте…

Глава пятая Молчальники

Следующие дни мне плохо запомнились. Несомненно, мыслями я была далеко, все еще полная кипением моей другой жизни — той, которую я прожила за несколько секунд, пока сидела на бархане. Я шагала и шагала, что еще было делать? Вечером, закутавшись в одеяло у жалкого костерка, я почувствовала себя до того одинокой, что впервые за все путешествие достала из котомки тетрадку и карандаш. И принялась писать. Это стало моей каждодневной привычкой. Все это — мои секреты, но ты, Томек, имеешь право знать все мои секреты. Ну, почти все… Вот, слушай. Это мой пустынный дневник.

День первый

Шагала с самого утра, останавливалась мало. Такое чувство, что у меня все отнято, только и осталось, что компас Иорима да собственные ноги. Компас указывает, куда идти, а ноги идут… Пробовала петь, но дыхание сбивается. Костер мой еле теплится. Подмывает навалить в него весь сушняк, сколько есть в оазисе, чтоб пламя было видно за сотни километров, и закричать: «Я здесь! Я здесь! Придите ко мне кто-нибудь!» Но нельзя. После меня придут другие люди, им тоже нужно топливо, чтобы согреться. Здесь каждая хворостинка на счету.

День второй

Вчера я, сама того не зная, как в воду глядела. Пустыня, оказывается, не так пустынна, как принято думать. Ползут по ней и другие муравьи! Ближе к вечеру меня догнал маленький караван: пять человек и пять верблюдов, нагруженных какими-то мешками. Разговорчивостью они не отличаются — что верблюды, что люди. «Вы на юг идете?» Четверо из пяти все-таки ответили — одинаковым жестом: руки в стороны, открытыми ладонями вверх. Яснее некуда, это значило: сама видишь.

Первый урок: у того, кто идет на юг, глупо спрашивать, на юг ли он идет!

«Можно мне идти с вами?» Легкое покачивание головой. Перевод: иди, если хочешь.

Они укутаны в просторные белые бурнусы и очень похожи друг на друга. Правда, видны у них только глаза.

Вытерпела два часа с лишним, прежде чем решилась задать следующий вопрос: «Что вы везете в мешках?» «Соль», — ответил тот, что шел ближе всех ко мне.