Разрывая стены

— Ты не одна. И даже по закону теперь моя воспитанница. Ведьмака мы тебе найдем. Говорят, что среди горцев встречаются очень сильные, а Наследник скоро к ним на встречу отправится. Про твое зрение у него спросим. Ноги от всех шрамов отчистим. Останутся только шрамы в душе. Но они со временем меньше болят.

Ана знала, о чем говорила. И врала, потому что ее собственные не желали становиться менее болезненными, но она училась жить так, чтобы их реже задевать. Прикрывала безобразные бугры в душе нежными покрывалами новых впечатлений, и рядом с ней вздыхало главное лекарство.

— Почему сейчас? — произнесла Кимико.

— Что сейчас?

— Это началось, как только мы переехали во дворец. Воспоминания. Видения… мне страшно, — голос ясновидящей оставался безразличным, не соответствуя словам.

— Я не знаю, — призналась Избранница.

— Если у меня проснется дар, как у мамы, он придет за мной, Ана, тот человек.

— Ты запомнила, как он выглядел?

— Он не снимал с головы глубокого капюшона, но Ро думала, что это был Истинный.

Шальная мысль стегнула Ану тонкой плетью, заставляя сесть на кровати.

— Не вздумай, слышишь? — торопливо заговорила она, обращаясь к отвернувшейся от нее девочке, ее прямые черные волосы на светлом покрывале казались линиями, которые поначеркал сердитый ребенок. — Ты брала с меня клятву отпустить тебя. Так вот знай. Я нечестная. Я тоже росла одна, и знаю, как это — жить на улице и воровать. А как воры дают клятвы?

Кимико стремительно развернулась, стукнувшись лбом об Ану, обе ойкнули и отодвинулись, застыв друг напротив друга.

— Ты что, пальцы кольцом держала? — сердито спросила девчонка. В глазах-озерах снова заплескалась вода.

— Крестами. В том мире, где я воровала, пальцы держали крестом, чтобы не давать обещаний.

— Да ты… — задохнулась Кимико праведным гневом,

— Да я, — оборвала Ана, делая сердитым голос, а сама уже улыбалась. — Так что останешься со мной, как миленькая. И искать будем вместе, и прятаться.

Голосившего золотой водой петуха вспомнила Гая.

— Ну как же, — удивилась она, — это же фонтан в деревне, что находилась вниз по Ущелью, где начинались каньоны Закатных. Мы туда на ярмарку с Синдой приезжали. Женщины из деревни покупали на рынке ткани и нитки. А нам с тобой повариха леденцы подарила.

Теперь Ана вспомнила. Леденец и помешал ей запомнить фонтан. Соскучившись по сладкому после пары месяцев жизни в Долине, она, кроме медового петушка в руке, тогда ничего больше не видела. Он казался ей вкуснее и марса, и сникерса, и мармеладок. Даже любимых Эм-ен-Эмс.

На этот раз Ана сразу же пришла к Ларсу рассказать про Кимико и попросила разрешения побывать в деревне, чтобы узнать о семье ясновидящей, погибшей в огне.

— Судя по всему, у нее действительно может проснуться дар, — сердился Ларс. — Любишь ты собирать проблемы. — Он и так был взвинчен обстановкой в столице, но старался не показывать волнения, когда находился с Аной. — Может, увезти ее из дворца и спрятать где-нибудь?

Если бы она тогда согласилась! Но нет, не захотела расставаться с Кимико и уговорила Наследника подождать с решением.

Зато в деревню с петухом-фонтаном Ана попала уже следующим днем вместе Ларсом и отрядом охраны во главе с Тревом.

Пожар, в котором вместе с дочерью и внучкой сгорела ведьма, лечившая в округе животных и людей, запомнили многие. Дом вспыхнул факелом, огонь протянулся к небу и прежде, чем успела собраться вся деревня, спрятался в углях, которые тлели потом еще несколько дней. За что наказали ведьму духи, никто не знал, но на всякий случай не произносили вслух ее имени. Зато охотно говорили о ее дочери, искусной кружевнице по имени Майдред, за работами которой приезжали со всей округи и даже из самой Рассветной. Незадолго до пожара она потеряла посреди белого дня сознание, все уже решили, что Май умерла — так неподвижно она лежала, что даже дыхания невозможно было различить.

Случайные прохожие уже заговорили о ее смерти, когда кружевница очнулась и заголосила не своим голосом. С тех пор время от времени у нее случались видения. В деревне к ее рассказам особо не прислушивались, решив, что бедняжка Майдред тронулась умом. Кто-то вспомнил, что она предрекала невиданные беды, кто-то — что говорила про стены, которые должны рухнуть, другие — что вещала о королевских детях. Люди запомнили не бред, что несла кружевница, а пожар, в котором многие винили саму Майдред, мол, в припадке дом и подожгла.

— Огонь такой силы был, что ничегошеньки, ничегошеньки не осталось, — сетовал один из селян, да так, что непонятно было, чего он больше жалел — погибших или их вещей, которых от погорельцев не осталось.