Раздевайся, Семёнова!

Как оказалось, взаимная неприязнь моих одногруппников скрывала под собой нечто большее. После моего отъезда из общаги это «большее» тлело на медленном огне еще несколько дней, пока не вылилось в грандиозный скандал с метанием друг в друга предметов и догонялками по всему общежитию. Завершилось все, как в каком-нибудь итальянском фильме — жарким сексом на последнем этаже общаги, в бойлерной. И вот уже как неделю Юлька считалась официальной девушкой Влада Гончарова, обаятельного засранца и наследника крупной адвокатской империи.

Тут, к сожалению, мне пришлось забрать у нее факел властительницы сердца самого крутого парня в университете…

— Боже ж ты мой… — судя по звукам, в ответ на мое признание Юльке пришлось сесть. — Виктор… Алексеевич?! Наш Виктор Алексеевич?!

— А ты знаешь еще одного?

— Я нет… Но, может, ты… — Юлька выдохнула. — Погоди. Дай собраться с мыслями. Ты уверена, что не лежишь сейчас в реабилитационном центре после отравления наркотическими грибами?

Я фыркнула.

— Я лежу в ванне, Юль. В гостинице, — прокашлялась и добавила, стараясь, чтоб позвучало обыденно и не хвастливо, — в Лондоне.

— Пфф… — фыркнула в ответ Морозова. — В Лондоне она… Че там делать, в этом Лондоне? Прилетай лучше к нам в Австрию, на сноубордах кататься. Вот где фан…

— Семёнова! — снова завладел телефоном Влад. — Бросай своего папика и валяй к нам, тройничок замутим!

Юлька что-то зашептала ему на ухо, и он подавился словами.

— Кто?! Ох ты ж едрить твою… Не, Семенова, сиди лучше в Англии… Мне красный диплом еще пригодится…

— Не слушай его, Кать… — снова вклинилась Юлька. — Лучше приходи, как приедешь, в общагу — устроим тебе торжественную встречу… А то ведь никто и не поверит, если я сама расскажу…



Глава 28

В общагу по возвращению из Лондона я не пошла, но в первый же день лекций ощутила на себе повышенное внимание сокурсников. Все же, вероятно, отчасти Юльке поверили.

А если кто с ее слов и не поверил, получил тому наглядное доказательство, как только увидел меня, входящую под ручку с преподавателем в центральное фойе академического здания.

Столь шокирующее зрелище снизошло на университет неспроста. Всю дорогу из Лондона мы со Знаменским думали над тем, как именно будем вести себя в университете, и в конце концов решили, что лучшей стратегией станет, как выразился мой жених, «обыденная близость». То есть на людях мы будем вести себя как любящая, но давно притершаяся друг к другу супружеская пара, следить за которой также скучно, как за библиотекаршей Валерией Николаевной и ее мужем — университетским электриком. Тогда есть шанс, что ажиотаж вокруг нашего романа скоро утихнет, за нами перестанут следить, перестанут сочинять про нас всякие тупые байки, и дадут нам спокойно жить. Во всяком случае, со следующего года, после свадьбы, по идее должны.

— Ленивым взглядом скользишь по окружающим… — уголком рта, почти неслышно наставлял меня Знаменский, пока мы преодолевали расстояние между дверьми и лифтами. — Легкая, ничего не значащая улыбка… В нашем появлении нет ничего необычного… Мы женаты уже десять лет… и делаем это каждое утро…

Его аутотренинг помог. Несколько деревянных шагов, и я уже, пусть несколько вымученно, но улыбалась. А еще через несколько шагов мне уже хотелось смеяться — настолько ошеломленный и потрясенный вид был у всех, кто замечал нашу «сладкую парочку».

Вон Лешка Давыдов с параллельной группы роняет бутерброд, только что вытащенный из целлофана — при этом давится и кашляет кусочками колбасы на какую-то фифу со старших курсов, которая стоит в очереди к киоску… «Фифа» возмущенно взмахивает руками, пытаясь отряхнуться… и так и застывает, увидев нас со Знаменским. Вероятно, пораженная до глубины души несправедливостью распределения самцов в этом мире.

Оксанка Глушкова — бывшая соседка по этажу — внезапно теряет устойчивость и вынуждена опереться о свою сестру-близняшку, Лесю Глушкову.

Уже незнакомая мне шумная компания студентов идет нам навстречу, замолкает, обтекая со всех сторон, оборачивается, врезается друг в друга — кто-то падает, кому-то наступили на ногу… «Это что, Знаменский?» доносится до нас…

Под звуки падающих предметов, ахи и изумленный гомон мы, наконец, добрались до лифтов. И, одновременно, не сговариваясь, свернули за угол, чтобы пойти по лестнице — благо идти всего лишь на третий этаж.

В кабинет Виктора еще дома договорились не заходить, подозревая, что там, в этом уютном, изолированном от университетской жизни мирке, наше желание спрятаться и закопать голову в песок может стать невыносимым. Тем более, что кабинет располагался в административном крыле и перед тем, как в нем скрыться, пришлось бы миновать густые ряды любопытных, а местами и возмущенных коллег. А это пострашней, чем плыть по коридору под аханья студентов.

На площадке бетонной лестницы Знаменский остановился, приоткрыл форточку и подкурил сигарету.

— Назад дороги нет, — сказал мне этот мистер Очевидность.

Я выдавила из себя нервный смешок.

— Ясен пень. И оладушками их всех не задобришь.