Причем умолять так, чтобы дать отчетливо понять, что готова ради этой оценки буквально на все. Спровоцировать, так сказать, его на активные действия, дав почувствовать, что уж со мной-то, в отличии от хабалистой и вызывающе одетой Грачевой, ему точно нечего бояться. Сыграть роль эдакой покладистой, деревенской простушки, которой можно крутить, как угодно. Внушить ему ощущение безнаказанности.
Единственное, в чем мы решили отойти от подобной манеры поведения — это одежда. Она должна была его добить — особенно, если я правильно расшифровала знаки внимания, которые Виктор Алексеевич уделял моей скромной персоне.
Одежду выбирали из наших обоюдных гардеробов и остановились на тонком, облегающем, голубом джемпере и короткой, синей юбке, надетой на плотные, вязанные колготки. Юбка должна будет показать очертания моих стройных ножек, а колготки — спасти, если Виктор Алексеевич не выдержит и набросится на меня в порыве страсти.
Несмотря на всю эту подготовку, я так и не рассказала Юльке,
При этой мысли я слегка поежилась и мысленно ругнулась на саму себя — от сочетания слов «поиметь» и «Виктор Алексеевич» в одном предложении внизу живота приятно потеплело — увы, вполне ожидаемо.
Да, я давно перестала врать себе, что меня не заводит вся эта ситуация — еще как заводит!
Пыталась анализировать, доказывала, что ничего в этом нет удивительного — Знаменский ведь нравится женщинам, а я, хоть и восемнадцати лет отроду, все же женщина. Ну, то есть девушка. И совершенно естественно, что в этой ситуации я испытываю… смешанные чувства.
Однако же, это вовсе не означает, что нужно растечься перед ним лужицей и с готовностью согласиться на шантаж. Трахать студенток за оценки — мерзко и пошло. И вообще, преступление. А преступление должно быть наказано!
Кипя то ли возбуждением, то ли праведным гневом, я еле дождалась, пока секретарша допустила все-таки меня к аудиенции, ответив на короткий приказ по селектору.
— С сумкой нельзя! — остановила она меня у самой двери. — И телефон оставь.
Ой… У меня внутри все так и опустилось.
— У вас тут прям приемная президента… — попыталась отшутиться я, лихорадочно соображая, что же делать.
Секретарша сдвинула брови.
— У Виктора Алексеевича биржевая аппаратура тоньше, чем у диспетчера в аэропорту — к нему никто не заходит с мобильником, это создает помехи.
— А у меня выключен! — нашлась я и показала ей темный экран.
— Ну так и оставила бы здесь — зачем тебе выключенный телефон? — женщина смотрела на меня уже с откровенным подозрением. План рушился на глазах.
И тут меня озарило.
— Понимаете, он… незалоченный… и у меня там фотографии… всякие… — я буквально заставила себя покраснеть. — Я не хочу… оставлять его без присмотра…
Секретарша хмыкнула с таким видом, будто эта тема была ей хорошо знакома.
— Кто ж носит фотографии в незалоченном телефоне?.. Ладно, бери с собой. Только выключи — при мне!
Приложение микрофона, как мы с Юлькой уже успели выяснить, реагировало на мой голос даже из полностью выключенного состояния мобильника. Спокойно продемонстрировав, как я провожу пальцем по полосочке с надписью «выключить», я сунула телефон обратно в небольшой кармашек в складках юбки, и потянула на себя тяжелую, дубовую дверь, предварительно навесив на лицо выражение покорности и невинности.
— Здравствуйте, Виктор Алексеевич! — прокричала я и замерла в ужасе.
Уж не знаю, что на меня нашло — вероятно, сказалось напряжение последних часов. Мы ведь с Юлькой проверяли — приложение срабатывает при нормальном тембре голоса!
Вот дура так дура!
— Чего ты орешь, Семенова? — недовольный голос доносился из-за книжной полки, делящий кабинет на две половины.
— Извините, я вас… я не знала, что вы тут… — пролепетала я. Еще один идиотизм — если не знала, чего приперлась?
С невероятным облегчением я поняла, что запись все же включилась — в кармане чуть слышно завибрировало. Хоть тут повезло…
— Иди сюда, поможешь мне кое с чем.
Я встрепенулась.
— Что?
Из-за полки громко цыкнули.
— Семенова, ты по-русски понимаешь? Или может у тебя со слухом проблемы? То-то я смотрю ты орешь, как ненормальная…
Ах ты ж гад! Выдохнув злость вместе с воздухом (покладистость и невинность! покладистость и невинность!), я решительно шагнула за перегородку…
И остолбенела.
Да, это был Знаменский, и нет, он не был в неглиже или в чем-нибудь уж совсем неприличном.
И тем не менее, я не сразу смогла отвести от него взгляд.
В джинсах, в серой, облегающей торс футболке, мой несносный препод нависал лестницей, прислоненной к книжной полке, опираясь об нее же локтем.
Эх, надо было пересмотреть его фотки с Фейсбука, слабо подумала я — чтобы не впадать от неожиданности в ступор.