Раздевайся, Семёнова!

Ведь он прав — я не просто пришла, чтобы записать его приставания, если таковые будут иметь место. Я хотела, чтобы они были — эти приставания.

— Садись… — коротко приказал Знаменский.

От его голоса я дернулась и подняла глаза.

Развалившись в широком кресле перед столом из дорогого, темного дуба, Виктор Алексеевич прохаживался по мне откровенно оценивающим взглядом.

На все еще неустойчивых ногах, я подошла и села, куда он указывал — в узенькое кресло для посетителей, прямо напротив него.

Он будто специально разделил нас этим массивным предметом, подумалось вдруг мне — перечеркивая все, что между нами только что произошло.

— Ну, рассказывай — кто тебе наплел, что я собираюсь тебя совратить?

Я покусала губу.

— А вы… не собирались?

Он немного подумал и пожал плечом.

— Какая теперь разница? Ты отбила у меня всякое желание этой своей мелкой гадостью…

Я чуть не задохнулась от обиды.

— Моей?! Моей гадостью? А заваливать студенток по основному предмету и потом шантажировать — не гадость? Лишать стипендии, когда и так жрать нечего — не гадость? Вы вообще пробовали спать с женщинами, не принуждая их? Попробуйте — может, понравится!

Не дослушав мою гневную тираду, Знаменский медленно поднялся с кресла.

— Что? — он открыл рот, потом закрыл его, покачал в неверии головой и снова спросил. — Что? Ты чего несешь, Семенова?

— Я все знаю! — почти кричала я, пытаясь не выдать голосом горечь, что скопилась у меня в душе. — Мне девчонки все рассказали… и та девушка, которой из-за вас пришлось в прошлом году взять академ… Она ведь вас не хотела! В отличии от…

Я едва успела закрыть рот, чтобы не проговориться. Но Знаменский, похоже, не обратил внимания на мои последние слова — выйдя из-за кресла, он наливал себе что-то из бутылки, которую достал из низкого холодильника у окна.

— Тааак… — протянул он и выпил залпом, даже не поморщившись.

— А можно… мне тоже? — неожиданно даже для себя, попросила я.

Вытирая рот тыльной стороной ладони, он глянул на меня и без лишних слов налил на два пальца в свой же стакан. Обошел стол и протянул мне. Вискарь, поняла я по запаху.

К крепким напиткам я была непривыкшая, хоть семейство мое трезвостью и не отличалось. Однако это щедрое подношение выхлебала сразу и залпом.

— Лучше? — он забрал у меня стакан и уселся напротив — прямо на стол.

Я кивнула.

— Тогда выкладывай. Кто тебе наврал, что я заставляю студенток спать со мной за оценки?

Сейчас, после всего, что он заставил меня почувствовать, это действительно звучало дико. Какие оценки? Да ему приплачивать надо за оказанное внимание…

— Семенова, хватит на меня пялиться. Говори, кто тебе рассказал весь этот безумный бред?

Покраснев и опустив глаза, я помотала головой. Ну уж нет. Подружек я выдавать не собираюсь. Даже если Ритка и наврала, я не хочу нести ответственность за ее дальнейшую судьбу, если Виктор Алексеевич решит отомстить. Она и так достаточно пострадала от своей безбашенности…

Знаменский нахмурился.

— Семенова, или ты мне все рассказываешь, или я немедленно загружаю эту запись во все ваши студенческие группы в соцсетях — у меня, кстати есть фейковый аккаунт для тайных вбросов…

Я взвилась.

— Вы не посмеете!

Он вздернул бровь.

— Хочешь меня проверить?

— Но там же и ваш голос тоже!

Он весело рассмеялся.

— Ты даже не представляешь себе, сколько существует способов изменить голос на записи. Но даже если я этого и не сделаю… — он прищурился и вытащил из кармана мобильник. — Что мне за будет за подаренные тебе… волшебные минуты? Ты ведь, насколько, я помню, совершеннолетняя… Максимум уволят… Ну да и хрен с ними.

И включил, гад такой, это позорище.

«Я хочу… хочу… Еще… Пожалуйста…» — заныл телефон явственно моим голосом.

— Не надо… Выключите! — я зарылась побагровевшим лицом в ладони.

— Еще и с именем пошлю — твоим разумеется, — добивал меня Знаменский. — Тогда тебе точно будет не отвертеться… Хотя… Если посмотреть на это под другим углом… — он встал и вальяжно обошел меня, сунув руки в карманы. Наклонился и прошептал мне в самое ухо. — Представляешь сколько поклонников у тебя вдруг появится на волне этой новой популярности? Сколько желающих послушать эти твои сексуальные стоны… вживую?..

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ах ты мудак!

Совершенно не контролируя себя, я вскочила и с размаху влепила ему пощечину — такую звонкую и сильную, что его буквально согнуло впополам, а в моих ушах остался звон, будто это он дал мне пощечину, а не я ему.

И замерла от ужаса, прижав виновную в преступлении руку к груди. Боже, что я наделала…

— Мудак, говоришь? — усмехнулся Знаменский, возвращаясь в вертикальное положение. Левая щека его горела — это было видно даже из-под бороды. А еще горели глаза — недобрым, темным огнем, обещающим нехорошее.

Он вернулся за стол и тяжело сел, опершись на локти.

— Что ж, будет тебе мудак. Раз уж все равно таковым меня считаешь.

— Что… Что вы имеете в виду?.. — внезапно снова ослабев, я тоже опустилась обратно на стул.