Раубриттер

— Да кто вы такие, дьяволы?

— Кто разрешил вам?

Рене ехал впереди, его отряд шел быстро за ним. Зеваки тут же

снова выскакивали на дорогу. Все спрашивали и лезли к ним.

Волков и Максимилиан расталкивали людей конями, а юный

Максимилиан еще кричал на них:

— С дороги, шваль, с дороги! Дорогу кавалеру Фолькофу!

А кто не понимал или не успевал, так тех почивали сапогами, петлями и палками.

И это Волкову направилось, а вот Увалень, что шел быстро слева от

него, что-то никак не решался с людишками быть погорячее, каким

был со стражником.

«Добрый слишком», — думал кавалер, глядя как здоровяк дает

пройти какому-то мужику перед собой вместо того, что бы древком

алебарды того вразумить.

Многие местные еще не понимали, что происходит. И думая, что

это какая-то ошибка, все еще кричали:

— Стойте, тут верховым нельзя!

— Куда вы прете?

— Тут место для телег!

Но никакой ошибки не было, все люди Волкова знали, что делают.

— Ротмистр, господин Роха, сюда, здесь они, — кричал Сыч, указывая

на палатки и навесы, под которыми сидели важные менялы в

хороших шубах. — Вот они, пауки!

— Ух, паскудники, сидят! — Радостно орал Скарафаджо. — А ну, ребята, хватай их, кровососов.

И дело сразу пошло. Может, поначалу люди Рохи набранные

недавно в Ланне и волновались, робели, а тут вдруг орлами стали.

Воевать-то не нужно, только грабить, а грабить — дело приятное.

Первого менялу, что сидел под навесом и намеревался по дурости

не отдать им деньги, начал прятать серебро, так его хватали за

бороду и тащили его на центр дороги под удивленные восклицания

прочих людей. Солдаты вытащили за бороду, стянули с него шубу и

берет, били его кулаками и прикладами ружей своих.

А другие стрелки Рохи уже потрошили остальных менял. У одного

из менял нашелся охранник или слуга, и тот от глупого бахвальства

или от непонимания за железо взялся.

Волков, уехавший уже вперед, услыхал знакомый звук. Он

поворотил коня, уставился туда, откуда звук пришел. И он увидал, как на дороге среди расступившихся людишек и голосящих баб

лежит господин в хорошем платье и в крови.

Кавалер пришпорил коня, подъехал, рявкнул, чтобы из шлема

слышно было:

— Кто стрелял?

— Я господин, — вышел вперед его немолодой солдат с еще

дымящимся мушкетом.

— Я же приказал без лютости!

Другой солдат нагнулся и поднял с земли красивый и длинный

кинжал:

— Господин, так он сам кинулся.

Волков оглядел всех собравшихся и крикнул:

— Кинжал предлежит стрелявшему. Его добыча. Грабь их, ребята, коли упорствовать в жадности своей будут, так бейте их

немилосердно. А коли упрямствовать начнут и противиться, так

бейте до смерти. Вперед! Грабьте!

И солдаты принялись дальше отнимать у менял, которые по дури

еще не разбежалась, оставшиеся деньги.

Тут к кавалеру, расталкивая людей, стали выходит господа в шубах

и со стражей, передний, самый важный и богатый из них, так

просто кипел от злости. Они еще издали, указывая перстом на

Волкова, кричал:

— Кто таков? Я спрашиваю, кто таков? Отвечай немедля!

Волков до него не снизошел, чего ему, рыцарю, говорить с

купчишкой или бюргером, который в глупости свой осмеливается в

него пальцем тыкать и с грубостью говорить. Молча ждал, когда тот

ближе подойдет, чтобы плетью или сапогом подлеца потчевать.

А за Волкова ответил тот, кому должно. Максимилиан, что держал

его штандарт, крикнул с гордостью такой, что сам кавалер собой

загордился:

— Пред вами Иероним Фолькоф. Рыцарь божий, Хранитель веры и

опора Святого престола по прозвищу Инквизитор, милостью

Господа нашего господин фон Эшбахт. А вы кто будете, грубый

господин?

— Не буду я называть тебе свое имя, вор! — Заорал спесивый

господин. — Я тебе…

Да осекся, удар ружейного приклада прервал его. Приклад

приложился к его спесивой голове, раскровянив глупую рожу и

свалив его наземь. Один из людей Рохи аркебузой хотел еще ему

дать, да кавалер жестом остановил его. А стража спесивого дурака

тем временем безропотно отдавала оружие солдатам Рохи.

— А ну-ка, Увалень, тащи хама сюда. — Приказал Волков.

Здоровяк сразу пошел и схватил спесивого господина, что сидел на

земле и размазывал кровь по лицу. Поволок его к коню кавалера.

А то все уняться не мог, так и ярился, шипел:

— Безумствуешь, Эшбахт? Отольются тебе безумства твои.

— Снимай с него шубу, Увалень, — только усмехался его словам

кавалер. — Шуба у него хороша.

— Ответишь ты за воровство свое, — продолжал господин.

— Сначала вы ответите за воровство и бесчестие.

— Бесчестие? Какое еще бесчестие мы тебе нанесли, Эшбахт?

— Какое? А ну, скажите ему, Максимилиан!

Лицо юноши стразу стало жестким и злорадным, глаза его

запылали местью, и с радостью стал выговаривать он спесивому

господину:

— Двух недель еще не прошло, как вы и людишки ваши палками

били отца моего, Карала Брюнхвальда, на въезде на ярмарку, за то, что он к вам сюда сыры привез. Не помните такого?

— Не помню я ничего! — Воскликнул господин. — Не было такого.

Навет, ложь все!

— Эй, вы, зачем врете, — вдруг закричал Увалень, он вышел вперед и

схватив одного из стражников, что был усат и высок ростом, он

подтащил его ближе к рыцарю. — Вот, господин, этот бил и меня и