Рассказы из Диких Полей

Сененский уже пожалел, что заговорил, тем более, что часть челяди или войсковых товарищей, что присматривались к поединку, неожиданно перенесла свое внимание на него. Шляхтич увидел неприязненно вглядывающиеся в него усатые, отмеченные шрамами рожи слуг обоих изгнанников. Он оглянулся на двух своих слуг, Гонсёровского и Жмогуса. Н-да, перевеса сил на его стороне явно не было.

Неожиданно один из сражавшихся избежал рубящего удара, быстро отведя вражеский клинок, после чего рубанул противника в голову. Тот – Януш понял, что то был Понятовский - споткнулся, чуть ли не упал, после чего сам вонзил кончик сабли в грудь Лагодовского. Тот зашатался, потом упал на лицо. Понятовский несколько мгновений еще постоял, но потом рухнул на тело противника, залитый кровью, текущей из собственной головы.

Глядящие на поединок бросились к сражавшимся. Слуги Понятовского – этих было гораздо больше – быстро подняли своего хозяина из грязи. Януш соскочил с коня, протиснулся поближе.

- Жить будет, - буркнул, смахнув грязь с раны. – Промойте ему голову аквавитой, смешайте хлебного мякиша с паутиной, - прибавил он, после чего склонился над вторым из противников. Здесь ему уже мало чео было делать. Пан Томаш Лагодовский уже пинал ногами землю, а глаза уже заходили переной смерти. Януш мог только лишь сложить ему руки на груди и сделать знак креста в воздухе. Вообще-то следовало еще и помолиться, но падающий с неба дождь был настолько холодным и неприятным, что он только лишь произнес сакраментальное "аминь".

Тихо стонущего Поятовского понесли в дом. Януш заметил, что трое мрачных слуг потащили тело Лагодовского в сторону деревушки. Коня пана Томаша еще раньше уже отвели в сторону корчмарь с парочкой слуг. Ну да, все позаботились об имуществе покойника. А что поделаешь, Лагодовскому оно уже не было нужно.

Януш отдал коня слуге и протиснулся в корчму сразу же за людьми Понятовского. О чудо, обошлось без скандала. То ли компаньоны, то ли слуги Понятовского – Януш понятия не имел, как их называть – уселись у огня, попивая водку и закусывая сухой колбасой. Двое из них промыло водкой рану своего пана, намешали и приложили к ней хлебного мякиша с паутиной, обвязали голову полковника какой-то тряпкой. На Януша и его людей никто и не глянул. Пан Сененский был даже рад этому. А раньше он даже опасался, что придется устраивать скандал, чтобы получить место в корчме. А так мог безопасно пристроиться в темном углу. Корчмарь быстро принес ему похлебку из валашского сыра и тушеную баранину. Все ели быстро и молча.

- Не знаю, доедем ли мы спокойно до Каменца, - сказал в конце концов Жмогус. – Люди говорили, еще в Мультанах, что Буджацкая Орда выступила в степи. Можем встретить язычников по пути.

- До Каменца день дороги, - буркнул Януш. – Он быстро пройдет. Лошадей загони, но уже до захода солнца уже будем за городскими воротами.

- Дай-то Бог, - сказал Гонсёровский. - Из-за этой ссоры мы только вымокли. Что, не мог один другого раньше зарезать? А так мы стояли, словно бараны, перед корчмой.

- Ха, на одного инфамиса меньше станет.

- В этих краях их всегда полно было. Что ни шляхтич, то скандалист и драчун. Что ни имение, то крепость или разбойничье гнездо. На Руси, хоть бы ты иезуитами засеял, а родятся одни разбойники.

- Добро пана Лагодовского уже разобрали, - сообщил Жмогус. – А тот арабский скакун, которого корчмарь себе забрал, три сотни червонных стоит. Вот же изменник!

- А ты сам был бы первым такую опеку на себя взять, - буркнул Сененский.

- Так я же бедный, хотя и шляхтич. Десять детей у меня!

- Как домой через месяц отправишься, и одиннадцатый в пути будет, - рассмеялся Гонсёровский.

Януш отстегнул саблю, расстегнул пояс, скинул сапоги и лег на лавке. Он был уставший, промокший, а в корчме царило приятное тепло.

- Можете болтать, сколько влезет, лишь бы тихо, - буркнул он товарищам. – На рассвете разбудите. До Каменца еще ехать и ехать.

 

До Каменца они добрались еще до заката солнца. Как пан Януш и предполагал, татар по дороге они не встретили. Тракт от Хотина был пустым, округа была неприязненной и совершенно дикой. От самого Днестра и до самых каменецких скал на мили тянулись пустые степи и крутые овраги, заросшие колючими кустами. Лошади ранили бока острыми шипами, иногда по самые животы погружались в грязи, что залегала долины рек. На первый взгляд могло казаться, что через непроходимые заросли, скалы и болота нет никакой другой дороги, как только старый, заросший тракт, ведущий на Валахию. Но Орда, которая проходила здесь не реже, чем раз в два года, все равно находила в чащобе скрытые тропы и дороги, которыми она могла проходить в самую глубину Подолии и даже дальше: под Ясло, Перемышль и Львов.

В Каменце Януш Сененский остановился сразу же за городскими стенами, на постоялом дворе волоха Дупли. Сененскому эта старая хибара очень даже нравилась. Здесь крайне редко случались ссоры и драки, сам же Дупля никогда не подливал в пиво столько воды, как делали это остальные корчмари в Каменце.