Сразу же после того, как они устроились на постоялом дворе, Януш вышел из корчмы и направился в сторону Лонцких ворот, но очень скоро свернул в узкую улочку, а потом остановил коня перед небольшим деревянным домом. Он быстро привязал жеребца к барьеру, толкнул деревянную дверь и скользнул вовнутрь. В больших сенях были развешаны пучки трав, пахло ладаном и миррой. Тихонько, будто рысь, Сененский вошел в комнату по правой стороне. Там он встал за спиной у молодой, темноволосой женщины и громко рассмеялся.
- Приветствую, старая колдунья! – воскликнул он. – Вижу, что волосики тебе еще не сбрили и костерчика не запалили.
Женщина молниеносно обернулась. Она была красива, с таинственным блеском в темных глазах. Увидав шляхтича, она даже раскрыла глаза от изумления, но потом громко рассмеялась и бросилась в объятия Януша. Поцеловала его в губы и тут же укусила его плечо. Шляхтич вздрогнул. Потом бесцеремонно потянулся рукой к ее округлым ягодицам.
- Ах ты, дьявол, - проурчала она, словно кошка. – Я думала, что уже и не увижу тебя. Ходили слухи, что староста Опалиньский тебя все-таки достал, и в Лежайске тебе отрубили голову.
- Да что мне этот староста! – рассмеялся Януш. – Опалиньский давно уже назначил цену за мою голову. Хе-хе-хе, не нашелся еще такой, чтобы снять ее с моей шеи. Ну да хватит об этом. Твоя попочка ждала меня уже столько ночек. Сегодня у нее, моя перепелочка, у нее будет чем заняться! Только это вечером, Евка. А сейчас ты должна мне погадать.
- Погадать? Тогда погоди чуточку.
Колдунья быстро обернулась. Она достала треножник, насыпала в него углей из очага, раздула жар, после чего сунула в него трав из сита. Сразу же вся комната заполнилась пахучим дымом. Сененский присел на табурете напротив Евки. Он вгляделся в дым, но ничего не увидел, даже чихнул так сильно, что закрутилось в носу.
- Я вижу стычку… крупную битву, - пробормотала Евка. – Вижу… смерть совсем рдом с тобой, погоня, погоня скачет… Ха, гончие уже спущены с поводков! Охота уже начата! Станцуешь ты с костлявой, Януш, увидишь ее вблизи, совершенно рядом с тобой… Вижу не зарытую могилу, в ней тело богатого шляхтича… Милостивый Януш, не теряй, мил'с'дарь, головы! Не теряй головы!
Все это Евка произнесла таким голосом, что шляхтич даже задрожал. На всякий случай, он поспешно перекрестился. Ведьма вскрикнула, потом закрыла лицо руками.
- Это все… Все… Вижу голову, голову в горшке…
- Мою голову? – спросил Януш. – Говори, девка, ради Бога!
- Не знаю… Больше уже ничего не вижу… ничего.
Минуло какое-то время, прежде чем Ева, или Евка, как называли ее в Каменце, отвернулась и подошла к окну. Януш направился за ней, положил ей руку на плечо, после чего одним решительным движение повернул женщину к себе. Та обняла его и стала целовать, дико и страстно. В конце концов, он отвел ее губы от своих.
- Так чья это голова в горшке? Моя!
- Не знаю… Это всего лишь чары, и ничего большего…
- Чары… Черт подери, говори правду! Я хочу знать, кто должен будет отрубить мне голову? Палач или иной шляхтич?
- Я ничего не знаю… Ничего…
Решительным движением он выбрался из объятий. Непонятно почему, но Януш чувствовал головокружение. Черт подери, что могло означать это предсказание?
Шляхтич направился к двери. Евка заступила ему дорогу.
- Что, уже уходишь? А я? Ты куда выбираешься, черт?!
- Вечером вернусь, - буркнул тот. – Ничего не бойся, кошечка, еще замяукаешь в моих объятиях. Вернусь, даю
Не было похоже, чтобы эти слова убедили женщину. Но Януш и так направлялся к выходу. Он вышел на улицу и вдохнул прохладный воздух. Уже спускалась темнота, солнце заходило за башней Старого Замка, а на узеньких улочках собирались толпы. Януш пошел по направлению к рынку. Он шел медленно, задумавшись и сгорбившись. Вскоре он вышел на широкую площадь, где крутилось много господ-братьев, мещан и простонародья, а лавки греков, армян и русских купцов представляли свои товары. Сененский шел, сам не зная куда. В пивной лавке купил кружку пенного напитка и остановился, медленно смакуя пиво.
В полутора десятках шагов перед ним толпа делалась гуще. Януш заметил, что чернь клубится вокруг глашатая, который, забравшись на пустую бочку, зачитывал какой-то пергамент вслух. Сененский догадался, что это называют какого-то инфамиса или баниту, а может даже – в который уже раз, его самого, но приблизился к скопищу, а потом, услышав, о чем говорит глашатай, подавился пивом.
- …объявляем всем и каждому, что благородно урожденный Томаш Ян Лагодовский, исключается из-под действия закона, а кто его голову доставит пану юридическому старосте Марчину Красицкому, получит десять тысяч червонных награды.
Сененский слушал и слушал, не веря собственным ушам. Голова, голова, подумал он. Черт подери, он уже знал, чья голова имелась в виду в ворожбе!
Он быстро обернулся и почти побежал к дому Евки.