Читаем Рассказы из Диких Полей полностью

- Не может того быть, - побледневшими губами прошептал Анджей. – Я в трактире даже саблю не достал. Вы сами себя в темноте порубили.

- В том-то оно и дело. Выставил ты нас, пан Анджей, людям прямо на посмешище.

- Так где мы станем? – слабым голосом спросил Дрогоньский.

- А вот хотя бы и здесь, - предложил Сененский. – Оно немного темно, но слуги факелами присветят.

- Я – первый, - заявил Рафал.

- Я – второй, - буркнул Сененский.

- А я – третий, - прибавил, щелкнув саблей, Глищиньский.

- Оставьте, мил'с'дари, чего-нибудь и для меня, - закончил Мерещаницкий.

 

 

Одним глотком Бертран выпил вино, что было в его кружке. Сам он был уже сильно пьян, стены корчмы кружились перед глазами, он даже не виде остальных пирующих. Осторожненько нащупал пальцами, не пропали ли, случаем рукописи. Слыша знакомый шелест бумаг, улыбнулся. В сумке находилось все, плод его путешествий за границами Европы, плод его пребывания в этой дикой Речи Посполитой. Еща раз он усмехнулся под нос, слушая рассказы этих вот полячков. Как обычно, они рассказывали всякую чушь, как обычно, изображая себя непобедимыми владыками… Вот только кем они были на самом деле, они, рожденные в топившихся по-черному хатах, какими были шляхетские имения в этой стране? Всеэти сарматы – банда неотесанных гуляк, вечно пьяных и валяющихся в грязи под столами. "Царство Польское можно было бы назвать адом для крестьян", писал про их страну Бертран, "ибо они так подданных используют, что выжимают из них последние соки. И ни за что польский шляхтич не считает свою честь, когда берет деньги от чужого двора, ни за что его не держит, когда продает свою отчизну ради ухарства, ибо налогов не платит. Хамство и неумеренное винопитие считает он добродетелью, мужеством – драки в трактирах и публичных домах… Откуда же он такой появился и куда направляется – никто не знает, даже он сам. Когда он в неволе – ему очень даже плохо, но когда имеется у него свобода, оценить ее не способен"…

Бкртран громко рассмеялся. Схватил кубок с вином и махом выпил его до дна. Но после того ухватился за край стола и подставил уши. На сей раз рассказывал Дыдыньский.

 

 

 

рассказ седьмой

НЕ ТЕРЯЙ ГОЛОВЫ, МИЛ'С'ДАРЬ!

 

Сталкиваясь с собой, клинки сабель громко звенели. Сражавшиеся отскакивали один от другого, молниеносно сближались, яростно рубя, нанося выпады и уклоняясь от ударов противника. Сражались они на дожде. С самого утра лило, как из ведра. Януш Сененский чувствовал, что на нем нет ни единой сухой нитки. Мокрый жупан и шаровары прилипали к телу, струйки дождя стекали под рубаху. Постепенно его охватывала злость. Вообще-то он находился в пути из Мультан63 во Львов, а после перехода границы на Днестре с трудом нашел эту никому не ведомую деревушку в миле от Хотина. Когда уже надеялся, что найдет здесь крышу над головой, как попалось ему двое рассерженных шляхтичей, которые просто пылали желанием, чтобы им отрубить один другому уши и оставить несколько шрамов на подбритых башках. Вообще-то, этот поединок его мало трогал, если бы не факт, что оба благородно урожденных пана-брата решили устроить поединок прямо перед дверями корчмы, причем, единственной во всей деревушке. Так что в корчму просто невозможно было заехать, а Сененский не смел мешать поединку. Впрочем, у обоих спорящих было при себе по нескольку слуг, а ехавший в три лошади Януш и не думал искать с ними ссоры. Так что не оставалось ничего другого, как только ждать и глядеть, когда поединок кончится.

- Прошу прощения, мил'с'дарь, - обратился он в конце концов к одному из слуг, который присматривался к сражающимся, - только вот мне любопытно, кто тут с кем дело имеет и по какой причине?

- Пан Томаш Лагодовский с Людвиком Понятовским, - неохотно буркнул спрошенный. – А суть в том, кто кому альков в корчме уступить должен.

- Я вижу то, что встретились два достойных друг друга кавалера, - буркнул Сененский. Без особого труда он вспомнил, кем были оба поссорившихся шляхтича. Сударь пан Томаш Лагодовский был знаменит в Пшемыской земле как скандалист, человек жестокий и самовольный, один из атаманов меньшего калибра, которых в те времена по всей Червоной Руси было полно. В свою очередь, полковник Понятовский был известным разбойником и банитом, одним из предводителей, а если говорить точнее – атаманом бесславной воинской конфедерации, возникшей несколько лет назад, когда взбунтовавшиеся солдаты палили шляхетские имения и грабили Речь Посполитую не хуже татарских нашествий.

- Чего-то ужасно паршиво пан Понятовский снизу саблей работает, - снова буркнул Януш, обращаясь к стоящему рядом слуге. – Сабля у него в горсти ходит, словно цеп в руке у хама. Легче он бить должен, быстрее, иначе замахается быстро. И тогда этот Лагодовский обязательно-таки выиграет…

- Так может, сударь, сам с ним сабелькой поработать попробуешь? А еще лучше, с нами, - заметил спрошенный: мрачный, усатый детина с перебитым и криво сросшимся носом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза