Рассказы из Диких Полей

- Держи, - сказал он, бросая корчмарю дукат.

Еврей съежился в знак благодарности, но ничего не произнес. Невяровский знал, что после того, как он уйдет, хозяин долго еще не сможет избавиться от беспокойства.

 

Уже к вечеру следующего дня он был во Львове. Еще перед тем, как въехать в город, ему пришлось пробиваться через разноцветную толпу, заполнившую предместья. Как обычно, здесь было темно, громко, весело. В подворотнях стояли проститутки, открытые лавки греков и армян представляли товары, а между ними прохаживались богато одетые горожане, куда не погляди, крутились евреи и липки. По мере того, как Невяровский пробивался к самому городу, толпа редела. Только в город шляхтич не въехал. Уже под городскими стенами он свернул в узкую улочку и остановил коня перед старой и знаменитой корчмой "У Матиаша". Невяровскому эта развалина была известна еще с давних лет. Доброй славой она никак не пользовалась. Здесь часто случались скандалы и драки. Зато никто во всем Львове не подавал таких отборных медов и пива, как старый Матиаш, который к тому же был отличным компаньоном пана Невяровского.

Шляхтич быстро съел не слишком-то богатый ужин: чего там, обычная форель в венгерском вине и фаршированный яблоками фазан. Взяв большой глиняный кувшин пива, он уселся в углу зала.. В этом голоде его знали – потому предпочитал не бросаться в глаза, тем более, чтов пригородах кружили люди старосты, внимательно оглядывающие всяких подозрительно выглядящих панов-братьев. А Невяровский прекрасно знал, что его подбритая башка и украшенная шрамами от многочисленных стычек рожа даже слишком хорошо известны многим слугам закона. Один из них даже – чрезвычайно жесткий ко всем бездельникам Ян Красицкий из Красичина - когда-то крепко взялся за него, так что Невяровский едва улизнул от погони.

По мере того, как он отпивал мед из кубка, голова делалась все более тяжелой. Невяровский жалел, что сейчас рядом с ним не было его приятеля Доминика. Без него он чувствовал одиноким. Вновь в одиночку выступал он на поиски славы… А когда достигал воспоминаниями прошлого, то до него стало доходить, что, собственно, всю свою жизнь он был один. Один, да еще отличающийся от всех остальных…

Невяровский без какого-либо смысла уставился на спину какого-то шляхетки, который несколькими столами далее пил с несколькими панами-братьями. Дождался момента, когда тот беспокойно зашевелился, потому что неожиданно сделалось чего-то страшно. Веселье тут же покинуло его. Невяровский злорадно усмехнулся. Он знал, что испортил неизвестному веселье, и сто тот еще какое-то время будет чувствовать на спине огненный, жгучий взгляж навечно осужденного… Затем Ян и сам нервно вздрогнул. Ну почему он такой вредный? Что сделал ему тот обыкновенный, провинциальный гречкосей?

Дверь резко распахнулась. На пороге появилась высокая фигура в шапке с пером цапли. Невяровского как раз не интересовало, кто пришел; в лицо незнакомцу он глянул лишь тогда, когда тот направился в его сторону. В двери вскочили вооруженные стражники и быстро разбежались по корчме. Затем все они повернулись в сторону Невяровского. Шляхтич положил руку на рукояти сабли, а потом поглядел на лицо пана-брата, направлявшегося именно к нему, позванивая шпорами; руки его были заложены за златотканый турецкий пояс.

- Приветствую, пан Невяровский!

Сделалось тихо.

- Это что же, ты меня не узнаешь?

Невяровский поглядел налево, поглядел направо, словно бы ожидая, что рядом находится кто-то еще, кого называли именно этим именем.

- Как-то не имел удовольствия, - ответил он, пытаясь холодно усмехнуться. – Но мы легко можем это исправить, садись, мил'с'дарь, со мной…

- Мил'с'дарь, похоже, издевается? Как это так, что меня не узнаешь? Я – подстароста Северин Ледуховский, моего младшего брата ты встретил три недели назад в Люблине!

- В Люблине, говорите, мил'с'дарь? Ах, ну да!... Черт подери, насколько же мал мир. И как здоровьице вашего уважаемого братца, если можно спросить? Не стало ли ему, часом, хуже?

- Не совсем, - ответил Ледуховский. – Вот уже три недели лежит, словно труп.Ксендзы уже начали о его душе заботиться.

- Да не может быть! Такой болезненный?!

- Тем более, после того, как ты, мил'с'дарь, его по голове рубанул.

- Так я же его не убил. Удар приостановил.

- Так я по этому же делу. И я тоже удар придержу. Становись, сударь!

- Что? Вот прямо сейчас? Прямо здесь? – скривился Невяровский.

Ну да, он уже все вспомнил. Где-то недели три назад он обработал саблей некоего Павла Ледуховского, когда тот обвинил его в том, будто бы Невяровский стрелял в него из засады на рынке в Перемышле. Что, следует понимать, правдой не было. Но тот был тогда пьян, потому Невяровский в поединке и не дал погибнуть молокососу.

- А мил'с'дарь точно этого желает?

- Точно. И учти, пан Невяровский, что я не желаю тебя хватать, как собаку, и тащить к старосте. Хочу драться с тобой по-шляхетски, с саблей в руке, один на один.