Рассеянная жизнь

А потом, конечно, люди появлялись, надевали белые одежды и шли в синагоги или садились на велосипеды и всю ночь и весь день катались по свободным трассам. Тогда Поль спускалась к морю и недолго, но вдумчиво разговаривала с Богом — благодарила и просила, обычно денег и терпеливо её любить. Закончив, возвращалась домой и постилась по-своему, нарушая общепринятый канон, зато следуя собственному: не ела, но пила воду, и писала очередную книжку. В интернет старалась не выходить, отключала уведомления в фэйсбуке и воцапе, хотя сеть всё же не блокировала — для текста надо было регулярно гуглить. Но любое общение решительно пресекала и только в прошлом году оскоромилась, потому что в почту упало письмо и программа показала отправителя. Её бессмертная любовь, её потерянное сердце, её грех двадцатилетней давности, огонь чресел и гастрит желудка, извините за тавтологию, это для ритма. Поль смотрела на заголовок, вспоминала и параллельно думала: «Как неохота». У них за океаном должен быть четвёртый час утра, его обычно в это время отпускает алкоголь, натурально осыпает, как рощу в сентябрь, он грустит, вспоминает про Час Быка и всякое утраченное былое. И это ещё полбеды. А что если там «родная, выезжаю»? Как объяснить, что они постарели и встреча принесёт только стыд и тоску, изгадив всю память, всю ихнюю великую страсть? Не открыть при этом письмо невозможно, и Поль открыла.

«Пол, — писал он, — вот ссылка на магазин, про который я говорил, если понравится, пришлю реферал, скинут процентов двадцать».

Поль подышала носом, понимая, что игнорировать невежливо, всё-таки письмо по делу, он же думает, что отправил неведомому приятелю, который этой ссылки ждёт. Поэтому посопела ещё минут пять и написала, что автоподстановка адресов — зло, а также «гмар хатима това» — хорошей записи в Книге Жизни, обнимаю.

Отослала и ощутила особую паузу на том конце… представила, что он видит отправителя и думает: лицемерная ты сука, сколько можно высасывать эмоции из прошлого века, уймись уже, фасолька моя плесневелая.

Прошло полчаса, в течение которого Поль одним полушарием мозга думала: «Зачееем», а творческое правое меж тем подвывало на манер «Гранатового браслета»:

«Любовь моя, я наконец-то постарела, округлилась и больше ничего не хочу, кроме вещей простых и обыденных — писать книжки и вернуть обратно лет двадцать.

Любовь моя, я тебя совершенно не помню, ты окончательно растворился в шестичасовом солнце нашей прежней любви и пребудешь там «всегда без морщин, молод, весел, глумлив», ровно как и я.

Любовь моя, это единственная доступная нам форма бессмертия, и не потерять её наша главная задача. Поэтому постарайся больше не ошибаться адресом.

P.S. Или хотя бы дай мне полгода, чтобы похудеть и сделать пластику».

И она всё ещё сидела, прижав уши, когда пришёл ответ: «Ох, это да:) Спасибо, и тебе тоже!»

Слава богу, расходимся.

Ох, а когда-то, когда-то. Плакала, болела, горела и таяла, а потом однажды наступил двухтысячный год, Поль завела себе компьютер, интернет, почтовый ящик и первым делом написала ему, тщательно срисовав электронный адрес с визитки: «Учусь писать письма». Отправила, попыталась залезть еще на какой-нибудь сайт, с диалапа получалось плохо, поэтому собралась уже отключиться, но перед выходом зачем-то проверила почту. А там ответ: «Давно пора» — или что-то вроде того.

Как если бы вы полжизни провели в молитвах, а потом ляпнули всуе: «О боже…», и ОН такой, небесным гласом: «Ась?» Ведь помереть недолго от полноты чувств.

И когда стало легко обмениваться словами, боль в её сердце начала угасать, рассасываться, уходить вместе с письмами и текстами. Она записывала её, пытаясь превратить в рассказы, сначала неловкие, потом всё более искусные, выверенные. Раздавала своим персонажам и поэтому её книги любили девочки — устами картонных фигурок боль говорила живым голосом. Иногда Поль думала, что должна написать настоящую правдивую повесть об этой любви, звучащую на одном дыхании, как песня, но потом вспоминала «Адмиралтейскую иглу»: Катя, Катя, отчего ты так напакостила?

«…Ибо после твоей книги я, Катя, тебя боюсь. Ей-богу, не стоило так радоваться и мучиться, как мы с тобой радовались и мучились, чтобы свое оплеванное прошлое найти в дамском романе».

Именно этого не желала Поль и потому не писала, но, не в силах забыть, подпитывала своим прошлым выдуманные истории, крошила, как булочку голубям, и насмешливо думала, что вот же, отлично конвертируется всё, из любого личного ада можно сделать текст и взять за него гонорар.