Рассеянная жизнь

— Сказала «наконец-то, наконец-то ты нашла мужчину», — усмехнулся он. — Сильно злилась, что тратишь время впустую. Извини, говорит, за горшки, но зла не хватало, что сидишь дома одна и не имеешь семьи, как положено хорошей еврейской девочке.

— Вот ведьма, — восхитилась Поль. — Я думала, Дани хулиганит, а это она клюкой своей орудовала!

На самом деле Поль не могла опомниться от удивления. Казалось, она невидимка, а на самом деле люди прекрасно всё замечали, имели мнение на её счёт и даже успели по-своему привязаться.

Ави забрал её вещи к себе, в его квартире кладовка была лишь чуть меньше, чем прежняя комната Поль. А сама она пошла к Машеньке, та согласилась приютить её на несколько ночей.

Вечером сидели на крошечном балкончике, пили «Ламбруско» и болтали. Розовое закатное солнце окрашивало светлые Машенькины кудри в клубничный блонд, и Поль жалела, что не умеет рисовать — можно бы сфотографировать, но хотелось зафиксировать и свет, и линию, и волшебное состояние «здесь и сейчас». Тель-Авив весь наполнен сиюминутной правильностью, на любом углу с человеком может приключиться уникальное переживание. Солнце отразилось в окне, прошла девушка, нарисованная одним росчерком чёрной туши, алый цветок медленно упал с дерева и опустился под ноги, кто-то заиграл на дудочке в ночи, море вынесло в ладонь гладкую перламутровую ракушку — и всё, ты в говно, как выражалась Поль, сражён ускользающей красотой и готов рыдать.

Разговор тёк неспешно и вроде бы ни о чём, но через полчаса Машенька, потянувшись за оливкой, констатировала:

— Да ты втюрилась в кого-то.

Она не знала про Гая, Поль почему-то не хотела говорить о нём — то ли считала случайной связью, то ли стеснялась. И сейчас она подумала, не рассказать ли, но осознала, что не готова. Мелькнул нелепый страх — вдруг он ей тоже приснился, придумала его, взбесившись от одиночества и недотраха, или, романтично говоря, сочинила себе параллельную реальность, и если облечь историю в слова, окажется, что она несовместима с этим миром. Мелькнёт драконий хвост, вылезет несоответствие, небывальщина, которая покажет Поль, что на самом деле ничего не было. Поэтому она только улыбнулась, а Машенька, настроенная на романтический лад вторым бокалом шипучки, пояснила:

— Молчишь так, будто есть о чём.

А на следующий день было последнее свидание, и Поль спешила на встречу, всерьёз опасаясь, что правда всё придумала. Но нет, он был, и точно такой, как она помнила — живой, горячий, сильный, более реальный, чем весь остальной мир. И потому, когда на площади Бялик у фонтана, он наконец разомкнул объятия, и Поль ускользнула, ей показалось, что и жизнь немножко закончилась. Так, не слишком явно, но что-то схлопнулась. И уже возле Машенькиного дома она отчаянно пожалела, что такая дура — заигралась, ради красоты момента так и не взяла его телефон. Господи, хоть бы в фейсбуке добавила! Немое приключение показалось вычурным идиотизмом, Поль ругала себя и успокоилась только одной мыслью: «я знаю, где он живёт. Если что, приду к нему под окна и буду кричать». В глубине души Поль верила, что не потеряет его. Это было бы обидно, да и трудно в современном мире потерять человека, если он сам того не захочет — слишком много вокруг нас социальных связей. Правда, она не подумала, каково Гаю, который совсем ничего не знал и остался ни с чем, но она вообще редко думала о том, каково это — быть с ней.

В ночь перед отлётом Поль неожиданно для себя сделала то, от чего зарекалась — написала Джефу письмо.

«Время такое, душа моя, что пишешь письма на адреса, забытые лет десять назад. Более поздние — чересчур живые, фейсбук приносит фотографии, и при первом же взгляде понятно, что мне нечего сказать этим отяжелевшим мужчинам, слишком многозначительным для подлинной силы и слишком тревожным для хороших любовников. Да и не станут они слушать эльфа, оказавшегося поддельным — ведь настоящие не стареют и кудри их не распрямляются в отсутствие химической завивки.

Ты же помнишь меня прямоволосой, и пишу тебе я, прежняя, тому, каким ты был в январе, в самый тяжёлый год из всех моих, не считая того, когда мама умерла, а я переехала.