Рассеянная жизнь

И всё-таки Джеф существует — и тот, юный, превращённый её усилиями в мифический персонаж, пригодный только для того, чтобы почесать об него сердце во время ПМС; и нынешний, постаревший, чужой, обычный, наверное, чувак на шестом десятке. Седой, полнеющий, с возрастным занудством и какими-нибудь предпенсионными политическими убеждениями, о которых она знать ничего не хотела, но без них у мужчин редко обходится, с повышенным давлением и шаловливой печенью — но Джеф был. Поль иногда сожалела, что не отпустила его тогда, на площади возле метро, ровно в тот момент, когда отвернулась, уходя. Насколько легче и чище была бы её жизнь без всего, пережитого после его отъезда. Если бы сразу решилась забыть, отделить эту часть своей души, поместить её во флакон тёмного стекла и поставить на холод. Тогда бы из неё выросла совсем другая женщина, не эта нынешняя Поль, а более сильная, здоровая и честная, умеющая принадлежать любимому всецело, пока он рядом, но прощаясь — проститься навсегда. Но не вышло, и теперь есть только такая Поль, слишком тревожная, неверная, а если честно, то и психованная маленько, чего уж там. И жизнь получилась грустная, но Джеф в ней был — в памяти, в письмах, зелёным значком в месенджере, аватаркой в инстаграме и редкими, раз в пару лет, лайками.

Каждый раз, видя его в сети, Поль улыбалась. Ничего не писала — после того как уже нельзя сказать «я люблю тебя», все остальные слова смысла не имеют. Но Поль всегда ему улыбалась. Джеф существует, и от этого казалось, что юность не прошла, медленно перерастая в зрелость, а в одночасье рассеялась в холодном январском воздухе, оставив её взрослой и усталой. Быть может, и фасолька не исчезла вся, её как-нибудь можно почувствовать, если оказаться в нужное время в нужном месте и вдохнуть колкий зимний ветер — вдохнуть глубоко, до боли в груди, до обожженного льдом горла, до слёз.

А пока удавалось только улавливать верную ноту и настраивать по ней текст, и в этом ли дело, или удача наконец-то повернулась к ней, но в начале мая написал издатель. Последняя рукопись оказалась настолько удачной, что в книгу Поль наконец-то решили вложить деньги. Предстояла рекламная кампания — интервью, встречи с читателями, съёмки, и для этого Поль надлежало приехать в Москву уже в конце месяца. Проект обещали уместить дней в десять, но её присутствие было необходимо. Таким образом планы определились безо всякого участия со стороны Поль: собрать вещи в чемоданы, оставить на хранение той же Машеньке, если найдёт место, или Ави, и уехать в Москву. Отработать, а потом вернуться и начать поиски квартиры… Если, конечно, стоит возвращаться. Это был отличный повод, чтобы пересмотреть свои желания — точно ли она хочет оставаться немой иностранкой, пусть и в лучшем городе на земле, или пришла пора окунуться в московскую жизнь? Поль пока не стала об этом думать, взяла билет, заказала отель на первое время и подсчитала дни — для Гая оставалось совсем мало времени.

Они виделись дважды в неделю, в среду и пятницу, вместе встречали шабат — чаще всего в городе, гуляя по затихающим улицам. Поль знала, что на Идельсон живёт парень, который выходит на балкон с гитарой и негромко поёт на английском в тот час, когда в домах зажигают субботние свечи. Она знала, что в доме-пагоде на Монтефиори на закате включат подсветку, и забавное эклектичное здание станет таинственным и лёгким. В парке Сюзан Даляль, названным в честь мёртвой наркоманки, сильнее запахнет чубушник и цветущие грейпфруты. Поль показывала Гаю всё, что любила в этом городе, а он, в свою очередь, водил её в клубы «для своих», в студии художников и домашние кафешки, спрятанные во дворах — в те места, которые сама Поль не нашла бы и за десять лет жизни в Тель-Авиве. А потом они неизменно шли к нему, выключали свет и ложились в постель; Поль закрывала глаза и чувствовала, что уплывает, улетает, исчезает, растворяется в сумерках, теряет возраст и память, становясь ветром в его руках, тёплым, ласковым и неуловимым. Вот только ночевать никогда не оставалась, то ли не хотела пугать его своим утренним видом, то ли стеснялась, что захрапит.

…Накануне последней встречи Поль вывозила свои вещи из дома на улице Аронсон, и помогать ей пришёл Ави. Она не сомневалась, что исчезнет так же тихо, как и жила, но соседи вдруг оказались у неё во дворике и устроили страшную суету. Тиква испекла пирог и принесла в подарок, улыбаясь таинственно и нежно, и волосы её вились, мягко спускаясь на плечи. Дани помог донести чемодан до машины, певица неожиданно обняла Поль, прижав её к мягкой груди. Джулиен прокричал: «Бай-бай!» и даже Ривка высунулась из окна и произнесла прощальную речь, которая рассмешила Ави. Когда отъезжали, Поль увидела, что кукольник вышел на веранду и машет рукой на прощанье, марионетка повторяет его жест, а маленькая чёрненькая Мици глядит ей вслед золотыми глазами.

— Что тебе сказала божья старушка, Ави? — спросила Поль. — Она всё время на меня сердилась за что-то.