Расплата

Я словно попала в родную общагу, настолько привычным показался мне этот быт. Теперь, в свободное от работы и воспитательных мероприятий время я даже могла самостоятельно выходить на улицу в «локалку» - огороженную зону перед входом, хотя в целом, по территории колонии мы продолжали передвигаться строем с разрешения администрации.

В остальном – всё тот же режим, дисциплина, ПТУ, фабрика, где с тентов меня перевели в цех спецодежды, на пошив рабочих руковиц.

Ещё в нашем бараке была комната отдыха и уголок творчества, где можно было, например, плести макраме или сворачивать оригами. Ещё оказалось, что на территории колонии работает библиотека и это на какое-то время стало для меня анестезией. Я читала взахлёб, постоянно, в любую свободную минутку. Глотала книги, как витаминки, вызывая этим молчаливое одобрение библиотекаря. И вот, казалось бы – не жизнь, а пионерский лагерь... Но это всё-таки была Зона, а значит - непроходящая тоска, разъедающее чувство несправедливости и безнадёги.

Однажды я написала письмо маме. Понимала, что будет досмотр и цензура, поэтому писала ни о чём. Просто, чтобы она знала, что я жива. А когда отправила - время тут же застыло в мучительном ожидании ответа...

Новые соседки были такими же, как и прежние, но всё равно притираться пришлось заново. Заново знакомиться со Старшей, заново чувствовать прохладцу по поводу того, что меня не «греют» с воли.

Моё же внимание сразу привлекла женщина лет эдак под пятьдесят на соседней через проход шконке. Необычное, с острыми чертами лицо, подчёркнутое короткой стрижкой, на котором огромными озёрами выделялись жгучие как смоль чёрные глаза. Очень худое, но при этом довольно грациозное тело. В ней, несмотря на то, что она как паровоз дымила Примой, чувствовалось что-то благородное. Она как будто плыла надо всей этой суетой и безнадёгой, находясь мыслями в параллельном мире. И даже имя её – Маргарита, подходило ей, как никакое другое. И что удивительно – если я была Маруська, другие бабы Ленками, Вальками, Светками и Катьками, то эта для всех без исключения была либо Рита, либо Марго, хотя при этом держалась одиночкой и даже не пыталась налаживать контакт.

Примерно через недельку мне шепнули, что она «активистка», то есть та, кто сотрудничает с Администрацией. Мягко говоря – стукачка. Таких, естественно, не любили и сторонились, но и не обижали – себе дороже. И действительно, я не видела Риту ни на производстве, ни на отрядных воспитательных культурно-массовых мероприятиях, но при этом её не натягивали за тунеядство и прогулы. К тому же, она почти всегда отсутствовала в комнате, приходя лишь на поверки и ночевать. Даже приёмы пищи чаще всего пропускала. Я часто ловила на себе её задумчивый, словно бы смотрящий сквозь меня взгляд и испытывала к ней необъяснимую симпатию.

* * *

В начале декабря, на двадцать четвёртой неделе моей беременности, до нас наконец доехала гинеколог. Что нового она мне сказала? Ничего, кроме того, что нет, и не было таких таблеток - Марвелон-НЕО. Как и Аспирина-НЕО, и Валидола-НЕО, и Папаверина-НЕО, и всех этих остальных «НЕО». А контору, которая гнала этот фальсификат, прикрыли ещё в минувшем августе. В остальном же – она подтвердила, что срок, согласно циклу, двадцать четыре-двадцать шесть недель, сердечко прослушивается хорошо, аборт делать поздно.

Этой ночью я держала ладонь на животе и, ловя ощутимые толчки, всё думала – двадцать четыре – двадцать шесть недель... И впервые за всё время разрешила себе думать о Денисе.

С момента нашей последней встречи прошло столько же, и даже чуть больше, чем мы прожили с ним вместе в белокаменке. Те месяцы промелькнули как сон, слились в один короткий восторженный вздох... А всё что после, кажется, тянется уже вечность.

Я до сих пор не могла поверить в то, что его нет. Не может этого быть! Мне казалось, я его чувствую – на уровне каких-то тонких энергий. А боль разлуки, которая поначалу была нестерпимо острой, сейчас притупилась и скорее выматывала, чем убивала. Я уже понимала, что смогу жить без него. Винила себя в предательстве и малодушии. Оправдывалась тем, что это не я - это Судьба, и только.

Я скучала по нему, разговаривала с ним в мыслях, гадала, его ли это ребёнок... Мечтала что его, что когда-нибудь Денис обязательно об этом узнает и, может, всё ещё у нас будет... Мечтала, да. Но не верила. Проклятая интуиция не отзывалась щекотливым трепетом в солнечном сплетении.

* * *

С середины декабря начались приготовления к Новому году, и это было нечто! Мишура на припорошенных снегом окнах и «дождик» на нитках, протянутых под потолком... Самодельные плакаты с дедами Морозами, Снегурочками и снеговиками на стенах... Ёлка в комнате досуга. Запах хвои. Ощущение близкой сказки – всё как в детстве! И кто бы мог подумать, что я смогу почувствовать это здесь! Я вообще стала какой-то сентиментальной, могла пустить слезу на пустом месте, умилялась всякой ерунде и радовалась глупостям. Мне казалось, я тупею. И это было какое-то подозрительно приятное состояние.