Расплата

- Так? – он тут же поставил локти на стол и подпёр подбородок руками.

- Ээ... Нет, - позорно ретировалась я. – Лучше без рук.

Он демонстративно задумчиво – а на самом деле нарочито смешно! – глянул на свои руки:

- Мм... А что с ними не так? – но убрал. Просто сложил на груди и откинулся на спинку стула.

- Я просто не умею ещё руки, - честно призналась я и села поудобнее напротив него. – Постарайтесь не двигаться.

Рассмотрела его лицо... Ну что ж, приступим. Быстро размечая лист, сверяя пропорции и накидывая объёмы, всё пыталась абстрагироваться от встречного изучающего взгляда, который на самом-то деле выворачивал меня наизнанку... Я сгорала от стыда! За свои отросшие неравномерными прядями волосы, за тюремную робу с именной биркой на груди, за блёклый цвет лица и пальцы с заусенцами...

- Я могу говорить? – стараясь не шевелиться, прервал напряжённое молчание Николос. – Это не помешает?

- Если не будете двигаться, - с умным видом изрекла я, стараясь не сталкиваться с ним взглядом. Но как не сталкиваться, если он смотрит на меня не отрываясь, а мне тоже необходимо вновь и вновь пристально рассматривать его лицо? – Ээ... Николос, а вы не могли бы смотреть вон... Вон туда? – указала на настенный календарь значительно правее меня.

- Зачем? – улыбнулся он одним уголком губ. - Я хочу смотреть на тебя. Ты красивая, Маша. Настоящая русская красавица. Тебе бы ещё косу через плечо и как это... Такая корона... Кокощник! Правильно я сказал?

Я тут же вспыхнула. Блин, ну позорище же – вот такая реакция... А на лицо сама собою так и наползала дурацкая улыбка до ушей. И чем больше я пыталась её сдержать, тем это было сложнее...  И смешнее! И конечно, дошло просто до того, что я засмеялась. Закрыла лицо руками и просто тупо ржала и не могла остановиться. До слёз.

- О-ох... Ооо... Изви... Извините... – а сама аж пополам складывалась.

Он тоже смеялся. Не так истерично, конечно, но всё-таки. В дверь заглянула дежурная. Убедилась, что между мной и Трайбером не происходит ничего неуставного и скрылась.

А когда я наконец проржалась, мне стало жутко неловко. Что это было, блин, вообще? Кашлянула и вернулась к рисованию. У Николоса была очень чёткая, приятная линия подбородка и довольно ярко выраженный типаж, и чем больше я на него смотрела, тем сильнее была надежда, что мне удастся поймать и передать в рисунке портретное сходство.

- Ты весёлая, Маша. Я сегодня разговаривал с местными женщинами, просил их рассказать о себе, о жизни, о планах на будущее. И знаешь что? Из шести человек только одна немножко улыбалась, а остальные вот так, - он свёл брови, сжал губы. – Я не понимаю, почему русские такие? Я хожу по улицам этого города, и мне кажется, что все кто в нём живут – на самом деле тоже сидят в тюрьме, и поэтому они такие хмурые. Почему? А ты смеёшься, Маша. Ты красивая, и у тебя очень красивый смех, он тебя ещё больше украшает. Смейся чаще, хорошо?

Я промолчала. Мне было до чёртиков приятно слышать в свой адрес такие слова. Кто-нибудь, когда-нибудь говорил мне, что я красивая? Только если Лёшка. У Дениса это подразумевалось как бы само собой, поэтому он не сотрясал воздух зазря. Но даже Лёшкины оды остались где-то далеко в прошлой жизни, и я уже почти превратилась в сухарь, о которых и говорил сейчас Николос...

- Расскажешь о себе, Маша?

Моя рука замерла над листом.

- В смысле? Что рассказать?

- Что хочешь. Я собираю материал для очерка о тёмной стороне России. Не о том, что показывают в ваших СМИ или печатают в глянцевых журналах, а о том, как живут обычные люди. Ты ведь обычный человек, Маша, и то, что ты отбываешь наказание в тюрьме, не делает тебя изгоем. Ну-у... – слегка дёрнул щекой, - не должно. У нас в Германии с этим обстоит иначе. Там заключённые получают социальное обеспечение и гарантии, что когда они выйдут на свободу – они не станут изгоями общества.

- У нас тоже всё это есть! - неожиданно вскинулась я. Стало так обидно за Родину. – И люди добрые, и Колония хорошая, и начальники...

- Хорошо, хорошо! – вскинул Николос руки. – Я не спорю! Я просто смотрю в глаза. Понимаешь? – поймал мой взгляд. – В глазах есть всё. Вот, например, у тебя там целый океан. Расскажешь хотя бы что-то из него?

Я молчала, боясь теперь даже смотреть на него.

- Маша, я тебя обидел?

- Нет.

- Тогда что? Испугал?

А я, во-первых, слышала, как за дверью топчется дежурная, а во-вторых – помнила, что верить нельзя. Тем более, первому встречному. Каким бы он ни был обаятельным.

- Нет. Просто мне нечего рассказывать. Если вам интересно, попросите Никиту Дмитриевича ознакомить вас с моим Делом.

- Вот она – загадочная русская душа! – философски изрёк Николос и замолчал.

А когда я практически закончила рисунок – лёгкий, больше похожий на набросок, но в целом очень неплохой - мне даже самой понравилось! – вернулась Наталья Ивановна. Я глянула на часы на стене. Ну да, пора бежать, иначе пропущу поверку, и тогда не видать мне трёх дней проживания с Алёшкой.

- Ой, как хорошо, получилось! – защебетала начальница. – А говорила, не умеешь! Николос, вам нравится?