Расплата

Я машинально подняла глаза и столкнулась с заинтересованным мужским взглядом. На всё про всё у меня была пара наполненных смущением мгновений, и я успела только заметить, что лицо симпатичное, сам мужчина ухоженный такой, подтянутый. Он поймал мой взгляд и улыбнулся, а я снова опустила голову и, забрав грамоту, засеменила обратно. Три ступеньки вниз со сцены – как целое испытание. Только бы не грохнуться... Только бы не грохнуться...

Когда проходила мимо первого ряда, не удержалась, бросила повторный взгляд. Никакого Панина там и в помине не было. Только наш Начальник, парочка его замов и этот... Так же цепко смотрит на меня – прямо в глаза, и улыбается. Странный какой-то. Именно потому, что смотрит прямо и улыбается. У наших это как-то не принято...

Глава 22

А всё оказалось до банального просто – он был иностранцем, а они, говорят, все такие, да. В тридцать два зуба. Его пригласили на сцену в самом конце мероприятия и представили: специальный гость из Германии Николос Трайбер, журналист, общественный деятель, правозащитник.

- Это значит, адвокат что ли? – шепнула мне соседка по месту. Я пожала плечом. Я не знала. Мне и «общественный деятель» было непонятно.

За головами впередисидящих было плохо видно, к тому же заинтересовалась не только я - все женщины непроизвольно начали тянуть шеи, разглядывая иностранца. Высокий, поджарый, в тёмно-синих брюках и пиджаке на тон светлее. Серая рубашка, галстук. Ненормально улыбчивый. Без всякой видимой причины, а так, словно он и действительно был рад познакомиться. С нами, ага. С наркоманками, мошенницами, убийцами и всякими прочими. Но, надо сказать, несмотря на скепсис, мне хотелось улыбаться ему в ответ.

Потом ему дали слово и оказалось, что он довольно сносно говорит по-русски. С забавным акцентом, конечно, иногда путая склонение и форму глаголов, но всё-таки. Суть речи я не уловила, слишком уж отвлекаясь на разглядывание его самого, но, кажется, он рассказывал свои впечатления от нашей колонии. В конце выступления сцепил две ладони на уровне головы, потряс:

- Спасибо!

В ответ раздался шквал аплодисментов. Если бы было разрешено вставать, наверное, женщины бы поднялись и хлопали стоя. Не думаю, что они вникали в его речь, скорее, как и я, просто прониклись обаянием. Трайбер заметно растрогался и даже, прижав к груди ладонь, слегка поклонился. Чем вызвал новую неутихающую волну оваций. Начальник колонии Носачов Никита Дмитриевич – грузный усатый дядька «за пятьдесят» сделал нам знак рукой: «Тишина» и сообщил, что в рамках своей работы Николос задержится в колонии ещё на день и даже пообщается с некоторыми из женщин лично.

* * *

Это сообщение вызвало массу домыслов и сплетен. Так уж вышло, что абсолютно все женщины сошлись на том, что Правозащитник – это всё-таки адвокат, и сюда приехал ради борьбы за какую-то высшую справедливость. Нам ведь и так-то постоянно казалось, что пока мы прозябаем здесь на Зоне, там, на Воле, мир изменился до неузнаваемости, а теперь и вовсе возникло ощущение глобальных перемен дошедших и до нас. Шутка ли – пообщаться с немцем! Нет, ну может, для кого-то, например, для Марго, неоднократно бывавшей и даже какое-то время жившей в Европе, это было пустяком, но лично я иностранцев вообще ни разу вживую не видела, только в кино. А там они неизменно классные. Гораздо лучше русских.

В общем – ажиотаж стоял нешуточный. Перед отбоем женщины отчищали и подпиливали ногти, крутили на бумажные папильотки кудри, а с утра пораньше красили губы и глаза. На всякий случай.

Только я не красила, хотя где-то в глубине души хотелось, конечно. Но это желание перекрывалось тоской и тревогой за Алёшку и новой напастью, которая случилась минувшей ночью – Марго с высокой температурой загремела в лазарет.

Не знаю, с кем из заключённых общался этот Трайбер, и общался ли вообще – лично у меня день прошёл как обычно. ПТУ, обед, фабрика. Хотя конечно, я нет-нет, да и подумывала о немце. И посмеивалась над собой – ведь когда я стояла на сцене, а потом, возвращаясь на своё место, поймала его взгляд, мне показалось, что он улыбается именно мне. Чего скрывать, это было неожиданно приятно. До участившегося пульса. А оказалось, что улыбка – это его хроническое состояние. Для всех сразу. И не то, чтобы меня это расстроило – нет, конечно, но вызывало неожиданную тоску в глубине души. Я вдруг поняла, что отчаянно соскучилась по мужскому вниманию, по интересу в свой адрес. Надо же... А ведь первые год-полтора, когда отходила от Панинского подвала, мне казалось, что я больше никогда даже смотреть на мужиков не смогу.

По возвращении после работы в комнату, сразу получила вызов к Сафоновой - Начальнице отряда. Когда вошла в её кабинет, Анна Владимировна, уже собиралась домой. Обернулась на меня, мельком, и продолжила чесать перед зеркалом волосы.

- Боброва, что там у вас с Хмельницкой? Научила она тебя рисовать, хоть немножко-то?