Пылающий берег

— Какой-нибудь час назад, Шаса, они здесь проехали час назад, не больше…

Всадники двигались не спеша, проезжая не больше пяти миль в час.

— Эти цивилизованные люди сейчас не дальше, чем в пяти милях от нас, Шаса…

Она вскочила и побежала вдоль следа, но, пробежав шагов пятьдесят, снова остановилась и упала на колени. Раньше она ничего бы не заметила, без наставлений О’вы она осталась бы слепой, но теперь увидела в пучке сухой травы нечто чужеродное, пусть и маленькое, размером с ноготь.

Она подняла находку и положила на ладонь. Пуговица, позеленевшая медная пуговица, военная, с чеканкой на ней и с оборванной ниткой, все еще свисавшей из ушка.

Сантэн смотрела на нее как на редкую драгоценность. Рисунок на пуговице изображал единорога и антилопу, державших щит, а внизу на ленте красовался девиз.

— «Ex Unitate Vires», — вслух прочитала Сантэн.

Она видела точно такие пуговицы на кителе генерала Шона Кортни, но его пуговицы были ярко начищены. «Сила в единстве». Герб Южно-Африканского Союза.

— Солдат, Шаса! Из людей генерала Кортни!

В этот момент раздался отдаленный свист, призыв Ха’ани, и Сантэн, вскочив, нерешительно затопталась на месте. Все ее инстинкты требовали помчаться за всадниками, умолять их взять ее с собой, позволить вернуться к цивилизации, но Ха’ани свистнула снова, и Сантэн оглянулась.

Она знала, какой ужас испытывают сан перед всеми иностранцами, потому что старые люди рассказывали ей множество историй о жестоком преследовании.

— Ха’ани не должна увидеть эти следы.

Заслонив глаза ладонью от солнца, девушка тоскливо посмотрела в ту сторону, куда уходили следы, но между деревьями мопане не наблюдалось никакого движения.

— Она постарается нас остановить, не дать пойти за ними, Шаса, они с О’вой все сделают, чтобы удержать нас. Но как нам оставить старых людей… А если они пойдут с нами, они окажутся в большой опасности… — Сантэн не могла решиться. — Но мы не можем упустить такой шанс. Он может оказаться единственным…

Ха’ани опять свистнула, на этот раз много ближе, и Сантэн увидела среди деревьев ее маленькую фигурку, направлявшуюся к ним. Рука Сантэн виновато сжалась на медной пуговице, и девушка спрятала ее в сумку.

— Ха’ани не должна увидеть эти следы, — повторила она и быстро посмотрела на утесы, ориентируясь, чтобы можно было вернуться и снова найти потом это место, а уже после этого побежала навстречу старой женщине и увела ее прочь, в сторону тайной долины.

В тот вечер после обычных хозяйственных дел Сантэн с трудом могла скрыть нервное возбуждение, охватившее ее, и весьма рассеянно отвечала на вопросы Ха’ани. Как только они поели и короткие африканские сумерки закончились, Сантэн ушла в свой шалаш и улеглась, как бы заснув, накрывшись шкурой сернобыка вместе с ребенком. Хотя она лежала тихо и следила за дыханием, но тревожилась и волновалась, стараясь определиться с решением.

Она не могла угадать, кем были те всадники, и не желала подвергать сан смертельной угрозе, но в то же время была полна решимости воспользоваться шансом и последовать по этому дразнящему следу, обещавшему спасение, возвращение в свой собственный мир… бегство от этого примитивного существования, которое в итоге могло превратить ее саму и ее сына в настоящих дикарей.

— Мы должны поспешить, чтобы догнать всадников до того, как Ха’ани и О’ва вообще заметят, что мы исчезли. Тогда они не погонятся за нами, не станут подвергать себя опасности. Пойдем, как только поднимется луна, детка.

Она лежала напряженно, но неподвижно, притворяясь спящей, пока над краем долины не показалась горбатая луна. Тогда Сантэн тихо встала; Шаса сонно ворчал и посапывал, пока она собирала свою сумку и бесшумно выходила на тропу.

Сантэн остановилась у выступа холма и оглянулась. Костер догорел до угольков, но на шалаш старых бушменов падал лунный свет. О’ва оставался в тени, являя собой маленькое темное очертание, но белый луч падал на Ха’ани.

Ее янтарная кожа как будто светилась под луной, а голова, прижатая к плечу, была повернута в сторону Сантэн. На ее лице застыло выражение безнадежности, предвестник огромной печали и потери, и Сантэн знала, что старая женщина будет страдать, когда проснется… На костлявой груди Ха’ани слабо поблескивало ожерелье.

— До свидания, старая бабушка, — прошептала Сантэн. — Спасибо тебе за твою великую человечность и доброту к нам. Я всегда буду любить тебя. Прости нас, маленькая Ха’ани, но мы должны уйти.

Сантэн взяла себя в руки и повернула за каменный выступ, отрезавший ее от стоянки. Но когда она быстро шла по неровной тропе к пчелиному туннелю, ее собственные слезы затуманили лунный свет и, добегая до уголков рта, рождали вкус морской воды.

Она осторожно пробралась сквозь полную тьму и медовый запах туннеля и вышла в узкую долину на другой его стороне. Остановившись, девушка прислушалась в ожидании, не раздадутся ли позади шаги босых ног по камням, но услышала только лай шакалов в долинах внизу и снова двинулась вперед.