Пылающий берег

Сантэн заметила, что крайне тронута этой сценой. Она понимала возбуждение кобылы, сочувствовала ее сопротивлению, которое лишь подчеркивалось страстью жеребца. Но наконец кобыла сдалась и замерла на месте, задрав хвост, и жеребец осторожно обнюхал ее. Сантэн ощутила, как ее собственное тело напряглось в предвкушении, — а потом, когда жеребец взгромоздился на кобылу и погрузил в нее длинный, пульсирующий черный корень, Сантэн задохнулась и с силой сжала колени.

В ту ночь в примитивном шалаше рядом с парящим термальным источником она думала о Майкле и о старом амбаре рядом с северным полем, и все это приснилось ей; она проснулась с чувством невыносимого одиночества и неопределенного недовольства, которое не утихло даже тогда, когда она держала у груди сына и чувствовала, как требовательно он сосет.

Мрачное настроение не покидало ее, а высокие скалы, окружавшие долину, смыкались над ней, и девушке казалось, что она не может дышать. Однако прошло еще четыре дня, прежде чем она сумела уговорить Ха’ани отправиться в новую экспедицию в открытый лес.

Сантэн искала зебр — и они появились среди деревьев мопане, но на этот раз проявили недоверчивость и мгновенно встревожились при виде человеческих фигур.

— Что-то не так, — пробормотала Ха’ани, когда они отдыхали в жаркие часы. — Не знаю, что это, но дикие звери тоже чувствуют… Меня это беспокоит, нам нужно вернуться в долину, чтобы я могла поговорить с О’вой. Он лучше разбирается в таких делах.

— О Ха’ани, только не сейчас! — огорчилась Сантэн. — Давай побудем здесь еще. Я чувствую себя такой свободной!

— Мне не нравится то, что здесь происходит, — настаивала Ха’ани.

— Но пчелы… — Сантэн наконец сообразила. — Мы ведь не можем пройти через туннель до ночи!

И Ха’ани, хотя ворчала и хмурилась, наконец согласилась.

— Но послушай старую женщину, что-то здесь необычное, что-то плохое…

Бушменка принюхивалась к воздуху, и ни одна из них не смогла заснуть, когда они пережидали жару.

Как только Сантэн покормила Шасу, Ха’ани взяла его.

— Он так растет… — прошептала она.

В ее ярких черных глазах мелькнула тень сожаления.

— Мне бы хотелось увидеть его взрослым, высоким и сильным, как дерево мопане.

— Увидишь, старая бабушка, — улыбнулась Сантэн. — Ты доживешь до того времени.

Ха’ани не ответила на ее взгляд.

— Вы уйдете, вы оба, скоро. Я это чувствую, вы вернетесь к своему народу. — Ее голос стал хриплым. — Вы уйдете, и тогда в этой жизни для старой женщины не останется ничего.

— Нет, старая бабушка! — Сантэн взяла бушменку за руку. — Наверное, нам придется однажды уйти. Но мы вернемся к тебе. Обещаю.

Ха’ани осторожно высвободила руку и, все так же не глядя на Сантэн, встала:

— Жара утихла.

Они направились к горе, и через лес шли не рядом, но держа друг друга в поле зрения, кроме тех мест, где путь им преграждали густые кустарники. Сантэн, как обычно, разговаривала с ребенком, привязанным к ее бедру, и говорила она по-французски, чтобы его слух привык к этому языку, а ее собственная речь тренировалась.

Они уже почти дошли до каменистого склона под утесами, когда Сантэн увидела свежие следы двух зебр, глубоко отпечатавшиеся в мягкой земле впереди. Под руководством Ха’ани она уже развила в себе острую наблюдательность, а О’ва учил ее с легкостью читать следы. Но в этих следах было нечто такое, что озадачило Сантэн. Зебры шли бок о бок, как будто животные были связаны между собой. Она переложила сына на другое бедро и повернула в сторону, чтобы изучить все как следует.

Резко остановившись, она встревожила ребенка, и он недовольно пискнул.

Сантэн застыла, парализованная потрясением, глядя на отпечатки копыт, не в силах постичь то, что видела. А потом отшатнулась от внезапного наплыва чувств и понимания ситуации. Ей стали ясны и волнение диких животных, и неопределенные предчувствия зла, одолевшие бушменку. Сантэн задрожала и одновременно наполнилась страхом, радостью, растерянностью и возбуждением.

— Шаса, — прошептала она, — это не зебры…

Копыта, оставившие следы, были подкованы стальными полумесяцами.

— Всадники, Шаса, цивилизованные люди, верхом на подкованных лошадях!

Это казалось невозможным. Не здесь, только не в этой пустынной бесконечности.

Совершенно инстинктивно руки Сантэн взлетели к брезентовой шали, которую она носила на плечах и из-под которой бесстыдно высовывались ее груди. Прикрыв их, она испуганно огляделась. В компании сан она уже привыкла совершенно спокойно воспринимать наготу. Но теперь остро осознала, что ее юбка чересчур коротка, и ей стало не по себе.

Она отступила от следов копыт, как будто от некоего укоряющего пальца.

— Мужчина… цивилизованный мужчина, — повторила она.

В ее уме тут же возник образ Майкла, и страстное желание пересилило стыд. Она снова осторожно двинулась вперед и опустилась у следов на колени, жадно рассматривая их, не в силах заставить себя прикоснуться к ним, чтобы проверить, не чудятся ли они ей.

Следы были свежими, совершенно свежими, и, пока Сантэн всматривалась в них, в один из них осыпался с края песок.