О’ва издал тихий щелкающий звук, как делал в тех редких случаях, когда не находил слов, и его лицо превратилось в сплошную массу глубоких складок, как у встревоженного пекинеса.
Малыш во сне вдруг сильно брыкнул ногой и заскулил, и старый бушмен невольно расхохотался.
— Не думал, что снова это увижу, — выдохнул он, осторожно потянулся к маленькой розовой ножке и тихонько сжал ее в ладони.
Дитя снова взбрыкнуло, и это было уже слишком для О’вы. Он вскочил и принялся танцевать. Шаркая и притопывая ногами, он кружил возле матери и младенца, снова и снова, а Ха’ани сдерживалась, пока он не описал три полных круга, а потом тоже вскочила и присоединилась к мужу. Она следовала за ним, положив ладони на его бедра, подпрыгивая одновременно с ним, поворачивая свой выдающийся зад, так же, как он, выделывая сложные па и подпевая О’ве, когда тот начал благодарственную песнь:
И Ха’ани повторяла его слова:
О’ва взвизгивал и дергал ногами и плечами:
И Ха’ани поддерживала его:
Они благословляли новорожденного, желая ему всех сокровищ народа сан, и Сантэн чувствовала, что ее сердце разрывается от любви к ним и к маленькому розовому комочку на ее коленях.
Когда наконец старые бушмены закончили танец и песню, они снова опустились на колени рядом с Сантэн.
— Как прапрапредки этого ребенка, мы бы хотели дать ему имя, — застенчиво произнесла Ха’ани. — Можно?
— Говори, старая бабушка. Говори, старый дед.
Ха’ани посмотрела на мужа, и тот ободряюще кивнул:
— Мы бы хотели назвать этого ребенка Шаса.
На глаза Сантэн навернулись слезы, когда она осознала великую честь. Ее сыну давали имя в честь самого драгоценного, главного элемента вселенной сан, элемента, дающего жизнь.
— Шаса… Хорошая Вода.
Сантэн сморгнула слезы и улыбнулась старикам.
— Я нарекаю этого ребенка Майклом Шасой де Тири-Кортни, — тихо сказала она.
И старые бушмены по очереди потянулись к младенцу и коснулись его глаз и губ, благословляя.
Сернистые, насыщенные минералами воды подземного бассейна обладали волшебными свойствами. Каждый полдень и каждый вечер Сантэн окуналась в их жар, и то, как исчезали все последствия родов, казалось настоящим чудом. Конечно, она и прежде отличалась прекрасным физическим здоровьем, на ней не было ни капли лишнего жира, и стройное тельце Шасы и легкость родов были следствием этого. К тому же сан не видели ничего особенного в самом процессе рождения, так что Ха’ани не хлопотала над ней и не поощряла относиться к себе словно к какому-нибудь инвалиду.
Молодые мускулы, гибкие и тренированные, быстро восстановили упругость и силу. Кожа на животе, не слишком растянувшаяся, не приобрела складок, и живот Сантэн стремительно вернулся к прежнему профилю охотничьей собаки. Только груди сильно увеличились от обилия молока, и Шаса поглощал его и рос, как какое-нибудь пустынное растение после дождя.
К тому же у них был бассейн с его водами.
— Это необычно, — объясняла ей Ха’ани, — но, если кормящая мать пьет эту воду, ее дети всегда вырастают с костями крепкими, как скалы, и с зубами, похожими на полированную слоновую кость. Это одно из благословений духов здешних мест.
В полдень солнце проникало сквозь отверстия в своде пещеры, насыщенный паром воздух прорезали широкие белые лучи, и Сантэн нравилось купаться в них, двигаясь по бассейну вслед за пятнами света.
Она лежала в бурлящей зеленой воде, погрузившись в нее до подбородка, и слушала, как Шаса сопит и тихо мяукает во сне. Она завернула его в шкуру сернобыка и положила на каменный выступ рядом с водой так, чтобы иметь возможность постоянно его видеть.
Дно бассейна покрывали обломки камней и галька. Набрав их полную пригоршню, Сантэн поднесла к солнечному свету, и камешки удивили ее своей необычностью и красотой. Здесь были пронизанные жилками агаты, обкатанные водой, гладкие, как яйца ласточек, и камешки светлого синего цвета с красными вкраплениями или розовые с желтым, и кусочки яшмы и сердолики всех оттенков темно-красного цвета, и блестящие черные ониксы, и тигровый глаз с золотыми полосками и радужными волнами переменчивых красок.