Пылающий берег

Уже во второй половине дня она побрела обратно к примитивной стоянке под дюнами. Ха’ани посмотрела на нее и усмехнулась, как сморщенная старая обезьянка, и Сантэн вдруг ощутила прилив любви к этой женщине.

— Милая Ха’ани, — прошептала она. — Ты — все, что у меня осталось…

Старая женщина встала и подошла к ней, обеими руками держа готовое ожерелье из осколков страусиного яйца.

Она приподнялась на цыпочки и осторожно надела на Сантэн ожерелье, хлопотливо расправив его на груди девушки, тихонько воркуя от удовольствия при виде своей работы.

— Оно прекрасно, Ха’ани, — хрипловато произнесла Сантэн. — Спасибо, большое тебе спасибо. — И внезапно разрыдалась. — А я-то называла тебя дикаркой… О, прости меня! Ты и Анна — самые чудесные, самые дорогие мне люди!

Сантэн опустилась на колени, чтобы их лица оказались вровень, и обняла старую женщину со всей силой своего отчаяния, прижавшись виском к морщинистой щеке бушменки.

— Почему она плачет? — резко спросил сидевший у костра старик.

— Потому что она счастлива.

— Вот уж глупейшая причина! — высказал свое мнение О’ва. — Думаю, эта женщина слегка тронута луной.

Он встал и, продолжая покачивать головой, начал последние приготовления к ночному переходу.

* * *

Сантэн заметила, что маленькие старые люди хранили необычайную серьезность, когда надевали свои накидки и поднимали сумки; Ха’ани подошла к девушке и проверила ремень ее сумки, потом присела, чтобы крепче подвязать брезентовые «башмаки» к ногам Сантэн.

— В чем дело?

Выражение их лиц встревожило Сантэн.

Ха’ани поняла вопрос, но даже не попыталась что-то объяснить. Вместо этого она позвала Сантэн, и обе встали за спиной О’вы.

А старик громко заговорил:

— Дух луны, дай нам свет этой ночью, освети нам путь.

Он говорил надтреснутым фальцетом, который очень нравился всем духам, и сделал несколько танцевальных па, шаркая ногами по песку.

— Дух великого солнца, спи крепко, а когда взойдешь завтра утром, не будь гневен, не сожги нас своей яростью в поющих песках! А потом, когда мы пройдем через них и доберемся до маленьких источников, мы будем танцевать в твою честь и петь в благодарность тебе.

Короткий танец он завершил прыжком и топнул маленькими, как у ребенка, ногами. Пока что этого было достаточно, так выглядело небольшое предварительное подношение, с обещанием большего, когда духи с честью выполнят свою часть договора.

— Идем, старая мать, — сказал он. — Следи, чтобы Хорошее Дитя была рядом и не отставала. Ты знаешь, что мы не сможем вернуться и искать ее, если так случится.

И он быстрой плавной трусцой двинулся вверх по берегу в устье долины — как раз в тот момент, когда луна показалась над темным горизонтом и начала свой путь по звездным небесам.

Странно было идти ночью: пустыня словно приобрела новые таинственные измерения, дюны теперь казались выше и ближе, резко обрисованные серебряным лунным светом и фиолетовыми тенями, а узкие промежутки между ними превратились в молчаливые ущелья. Надо всем этим, совсем рядом, раскинулся звездный шатер, и луна как будто приблизилась и стала такой яркой, что для Сантэн это выглядело просто невероятным. Ей даже чудилось, что протяни она руку — и сможет сорвать парочку звезд, как зрелые фрукты с ветки.

Океан еще долго напоминал о себе после того, как исчез из вида, шорох трех пар ног по песку казался эхом мягкого прибоя, набегающего на желтый песок, а воздух все еще был прохладным благодаря бесконечным зеленым океанским волнам.

Они шли по узкой долинке почти до тех пор, как луна прошла половину своего пути до зенита, и тогда Сантэн внезапно встретила маленький водоворот жара. После охлажденного океаном воздуха она словно наткнулась на плотную стену. Сантэн задохнулась от удивления, и Ха’ани пробормотала, не замедляя ритмичного шага:

— Начинается.

Но они быстро миновали эту волну, и за ней воздух показался таким холодным по контрасту, что Сантэн содрогнулась и поплотнее закуталась в брезент.

Долинка извивалась; и когда они обошли высокую дюну, на которой лунные тени лежали как синяки, пустыня снова дохнула на них.

— Держись ближе, Хорошее Дитя.

Но жара казалась такой вязкой и тяжелой, что Сантэн ощущала, будто она бредет по текучей лаве. В полночь здесь было жарче, чем в кочегарке в Морт-Оме, где грели воду на огне дубовых поленьев; и когда Сантэн вдохнула эту жару, она почувствовала, что та врывается в ее тело и с каждым вздохом крадет из него влагу.

Они остановились лишь раз, ненадолго, и напились из бутылей-яиц. И Ха’ани, и О’ва внимательно следили, как Сантэн подносит яйцо к губам, но на этот раз ни один из них ничего не сказал.

Когда небо начало светлеть, О’ва слегка замедлил шаг и раз или два почти останавливался, чтобы внимательно оглядеться вокруг. Ясно было, что он выбирает место, чтобы переждать день; когда они наконец остановились, то оказались под защитой крутой стены одной из дюн.