Пылающий берег

Потом она еще раз присмотрелась к мелкой тайной жизни пустыни.

— Что за чарующая земля эта Африка! Я наконец начинаю понемножку понимать то, что Майкл пытался мне объяснить.

И тут с африканской внезапностью, уже переставшей удивлять Сантэн, все изменилось. Волны тумана начали таять, сквозь них прорвалось солнце, и за несколько минут драгоценные капли росы испарились с похожих на камни растений. Муравьи сбежали в свои норы, запечатав за собой входы, ящерицы поспешили вернуться на осыпающиеся дюны, оставив на земле множество крыльев сожранных ими муравьев, и эти легкие белые клочки равнодушно унес легкий ветер, дувший в сторону моря.

Сначала ящерицы, остывшие в тумане, грелись на солнце перед дюнами, но уже через несколько минут жара усилилась и они заскользили по склонам на теневую сторону. Потом, когда солнце уничтожит любую тень, они зароются в песок и доберутся до более прохладных его слоев.

Ха’ани и Сантэн вскинули на плечи свои сумки и, сгибаясь под тяжестью наполненных водой яиц, вернулись на берег. О’ва уже был на их биваке, и не с пустыми руками, — он нанизал на длинную палку дюжину жирных ящериц и начал их жарить, а еще на плоском камне рядом с костром лежала приличная кучка рыжих пустынных крыс.

— О, муж мой, какой же ты отважный добытчик! — Старуха опустила на землю свою сумку, чтобы должным образом восхвалить усилия мужа. — Не было никогда в племени сан охотника, равного тебе искусством!

О’ва бесстыдно наслаждался наглой лестью старой женщины, а Ха’ани на мгновение отвернулась и сверкнула глазами на Сантэн, обмениваясь с ней тайным женским посланием.

«Они же как малые дети, — отчетливо говорила ее улыбка. — От восьми до восьмидесяти лет они остаются детьми».

Сантэн еще раз засмеялась, хлопнула в ладоши и присоединилась к маленькой пантомиме восхваления:

— О’ва хорош! О’ва умен!

А старик важно и торжественно кивал головой.

Луна миновала лишь пятый день после полнолуния, так что, когда они покончили с едой, было еще достаточно светло, чтобы под дюнами залегли темные фиолетовые тени. Все были еще слишком взволнованы после появления тумана, чтобы спать, и Сантэн пыталась уследить за разговором двух старых сан и даже участвовать в нем.

К этому времени она выучила четыре щелкающих звука языка сан, а также гортанное придыхание, звучавшее так, словно говорившего душат. Однако она еще не научилась разбираться в вариациях тона. Разница тонов почти неразличима для западного слуха, и только в самые последние дни Сантэн вообще стала догадываться об их существовании. Она недоумевала, когда Ха’ани повторяла вроде бы одно и то же слово, и раздражалась, когда Сантэн явно не улавливала разницы в звучании. Потом внезапно, как будто из ее ушей выдернули затычки, Сантэн отчетливо услышала пять модуляций — высокую, среднюю, низкую, восходящую и нисходящую, которые меняли не только смысл слова, но и взаимоотношения каждого из слов с другими словами фразы.

Это было трудно и требовало напряжения; Сантэн сидела рядом с Ха’ани, внимательно наблюдая за ее губами. И вдруг удивленно вскрикнула и прижала ладони к животу.

— Он шевелится! — Голос Сантэн переполняло благоговейное изумление. — Он шевелится… мой малыш шевельнулся!

Ха’ани мгновенно поняла ее и, быстро протянув руки, приподняла рваную юбку Сантэн и прижала ладони к животу девушки.

— Ай! Ай! — пронзительно закричала она. — Чувствую его! Чувствую! Брыкается, как самец зебры!

Круглые маленькие слезы радости выкатились из ее раскосых, как у китайца, глаз и заскользили по глубоким морщинам щек, сверкнув в свете костра и луны.

— Какой сильный… какой храбрый и сильный! Почувствуй его, старый дед!

О’ва не стал отказываться от такого предложения, и Сантэн, стоя на коленях у костра, приподняла юбку над обнаженным животом, не ощущая ни малейшего смущения от прикосновений старого бушмена.

— Это, — торжественно возвестил О’ва, — очень, очень благоприятный знак. И следует отметить это танцем.

Старый бушмен встал и принялся танцевать в лунном свете в честь еще не родившегося малыша.

Луна опустилась в темное сонное море, но небо над равниной уже наполнялось сочным оранжевым светом приближавшегося дня, и Сантэн после пробуждения еще полежала всего несколько секунд. Она удивилась тому, что двое стариков продолжают лежать у погасшего ночного костра, но поспешила уйти со стоянки, зная, что дневной переход должен начаться до восхода солнца.

На приличном расстоянии от бивака она присела, чтобы облегчиться, потом сняла свои лохмотья и вошла в море; задыхаясь от бодрящего холода воды, девушка помыла тело пригоршней песка. Натянув одежду на влажное тело, она вернулась к костру. Двое стариков по-прежнему лежали, закутавшись в кожаные накидки, и выглядели такими неподвижными, что Сантэн на мгновение испытала панику, но потом Ха’ани хрипло кашлянула и пошевелилась.

— Ну, по крайней мере, они живы.

Сантэн улыбнулась и собрала свои жалкие пожитки, чувствуя себя весьма добродетельной, потому что обычно бушменке приходилось подгонять ее. Однако сейчас старая женщина снова слегка шевельнулась и что-то забормотала во сне.