Пыль грез. Том 1

– Вы вели нелепую войну с врагом, который вовсе не хотел воевать с вами. И вместо того чтобы признать несправедливость того, что творите, вы затеяли Ритуал Телланн. Прекрасная увертка, хоть и довольно безумная. Что такого страшного в том, чтобы признать свои ошибки?

– Милая женушка, не задавай такой вопрос.

– Почему это?

Он снова взглянул на нее – и на сей раз не сердито, а с отчаянием.

– Может оказаться, что ошибки – это все, что осталось.

Она затихла и похолодела, несмотря на очень жаркое утро.

– А для тебя – среди прочего – и я?

– Нет, я просто хочу помочь тебе понять имасса, который был когда-то т’лан. – Он помолчал и продолжил: – С тобой, с нашими детьми я начал верить, что все позади: ужасные ошибки и груз последствий. И вдруг, за единый миг… Я вспомнил о собственной глупости. Нет смысла игнорировать свои недостатки, Хетан. Иллюзии утешают, но могут оказаться смертельными.

– Но ты не мертв?

– Точно?

Она фыркнула и посмотрела в сторону.

– Ты не лучше своей сестры! – И снова повернулась к нему. – Очнись! Из твоих двадцати семи кланов осталось девятнадцать – сколько еще ты потеряешь из-за того, что не можешь принять решение?

Онос прищурился.

– И что же я должен решить? – тихо спросил он.

– Мы – белолицые баргасты! Найди нам врага!

Быть так близко от дома оказалось больно, хотя Торант – последний воин оул’данов – и желал радоваться муке. Наказанию за то, что выжил, что живой – как последняя капля крови, не желающая впитываться в красную грязь; он не знал, что удерживает его, позволяет дышать, позволяет сердцу биться, а мыслям процарапываться через бесконечную завесу пыли. Порой, глубоко в душе, он молился о том, чтобы найти свою единственную, чистую правду, втиснутую в костяшки пальцев, отполированную бессмысленными ветрами, бесполезными дождями, бесконечными временами года. Маленький узелок чего-то, похожего на кость, который мешается под ногами.

Может, он и найдет, хотя сомнительно. Нет у него мудрости. Не так он остер, как Ток Анастер, мезланец, постоянно являющийся ему во снах. Грохот копыт, разодранное бурей ночное небо, ветер, воющий, словно волк, – и единственный глаз мертвого воина, замерший бледным опалом в глазнице. Ужасное в кровавом блеске лицо: кожа содрана, грязные зубы оскалены в мрачной усмешке; в самом деле мезланец являлся в сны Торанта предвестником кошмаров, насмешкой над ценной хрупкой правдой. Одно ясно: мертвый лучник преследовал Торанта, горя ненавистью к последнему оул’данскому воину, и преследовал беспощадно; Торант еле переставлял ноги, хоть и спасая свою жизнь, задыхаясь, крича, пока не просыпался внезапно, дрожащий, липкий от пота.

Казалось, Ток Анастер не торопится довести погоню до жуткого конца. Призрак находил удовольствие в самом преследовании. И так ночь за ночью…

Оул’данский воин больше не носил медную маску. Пропала сыпь, постоянно покрывавшая лицо. Он решил вручить заботу о себе и детях в руки клана гадра, расположившегося лагерем на краю Оул’дана. Он не хотел быть свидетелем опустошающего горя странного воина по имени Тлен, оплакивающего смерть Тока Анастера.

Вскоре после появления в клане гадра, когда сыпь на лице сошла, на Торанта начали обращать внимание местные женщины; без обиняков они действовали с таким напором, что Торант даже пугался. Не раз ему приходилось спасаться от ухаживаний бегством, но в последнее время около дюжины женщин, нацелившихся на него, объединили усилия.

И Торант оседлал коня, помчался прочь из лагеря и скакал почти целый день – лишь бы подальше от преследовательниц. С красными глазами, утомленный, несчастный в своем одиночестве и не в ладу с самим собой. Он ведь никогда не спал с женщиной. И понятия не имел, как это делается – не считая пугающих детских воспоминаний о виденном через двери хижин: взрослые, взгромоздившись друг на друга, кряхтели, стонали и пыхтели. Но то были оул’даны – а не эти дикие, ужасные баргасты, которые совокупляются с криками и взрывами смеха; мужчины ревут, как медведи, а женщины щипаются, царапаются и кусаются.

Нет, все это бессмысленно. Ведь Торант, хоть и пытался сбежать от этих безумных женщин с раскрашенными лицами и горящими глазами, хотел того, что они предлагали. И бежал от своего желания; и каждый раз пытка, которую он устраивал сам себе, становилась все мучительнее.

Такого несчастья никто не заслужил!

А ведь он должен бы радоваться своей свободе, здесь, на громадных равнинах, находясь так близко к Оул’дану. Смотреть на стада бхедеринов – его народ так и не додумался их приручить – и разбредающихся родара, за которыми теперь приглядывали выжившие оул’данские дети – и знать, что проклятые летери не преследуют их, не убивают… ему бы действительно радоваться.

Разве он не жив? Не в безопасности? И не вождь клана оул’данов? Непререкаемый правитель громадного племени из нескольких десятков детей – многие уже позабыли родной язык и теперь разговаривали на чуждом варварском наречии баргастов, и разрисовывали тела красной и желтой охрой, и заплетали косы?