Проклятые твари были одержимы мясом с того момента, как они покинули Гнездо; в этом путешествии она ни разу не видела у них какой-то корнеплод или краюху хлеба (верней, того, что заменяло им хлеб, хотя по вкусу больше было похоже на свежие грибы, бесчисленных форм и размеров). Мясо натощак после ночного голодания, мясо на первом утреннем привале, мясо на ходу к вечеру и мясо на вечерней трапезе, уже после захода солнца. Калит подозревала, что без нее они глотали бы мясо сырым. На Пустоши, как оказалось, трудно было найти что-то еще – здесь почти не было даже трав, ягод и клубней, таких обычных для равнины Элана.
Ужасно одинокая и несчастная, Калит отправилась готовить себе завтрак.
Стави посмотрела на сестру и увидела, как обычно, свое собственное лицо – вот только такого выражения у нее никогда не было. Хоть и близнецы, они были словно две стороны одной монеты и являли себя миру по очереди. Хетан знала это и не раз замечала: когда одна из ее старших дочерей смотрела на другую, на детском личике появлялось удивление и нечто вроде вины – словно, увидев неожиданное выражение на лице второго «я», вскрываешь собственные потаенные чувства.
И не удивительно, что Стави и Стори избегали, насколько получалось, смотреть друг на друга – им обеим не нравилось испытывать смущение. Предпочитали смущать других, и прежде всего, как заметила Хетан, приемного отца.
Даже не слыша разговора, Хетан прекрасно видела, как это происходит. Девочки наседали на беднягу, как пара коварных кошек на охоте, и все, чего они от него хотели, они непременно получали. Без осечки.
Вернее, так было бы – раз от разу, – если бы не жесткая и умная мать, которая, взявшись за дело, могла явиться прямо в момент осады и одним только словом или жестом отправить двух мелких стервочек восвояси. Поэтому хотя бы одна из близняшек постоянно следила: где Хетан, далеко ли и внимательно ли смотрит. Хетан знала, что стоит ей только повернуться в сторону девочек, как они, прекратив льстиво, откровенно манипулировать отцом и метая темные, острые взгляды в ее сторону, бросятся прочь, как расстроенные бесенята.
Да, они могут быть вполне милыми, если это необходимо им, и от своего настоящего отца они унаследовали талант изображать невинность, такую чистую и абсолютную, что она вызывала тошноту у их матери, да и у других матерей. Да что там, Хетан видела, как двоюродные бабушки – обычно всепрощающие, как им положено, – прищуриваются, наблюдая за происходящим.
Разумеется, непросто измерить зло или даже просто подтвердить, что это оно и есть. Разве не дано любой женщине в совершенстве управлять всеми аспектами жизни своего избранника? Вне всякого сомнения. Соответственно, Хетан жалела будущих мужей Стори и Стави. Но при этом не желала видеть, как от этой парочки страдает ее собственный мужчина. Все дело просто в чувстве собственности. И чем старше становились близняшки, тем с большим нахальством пытались украсть его у нее.
Да, все это ей было понятно. Не то чтобы девочки вели так себя сознательно. Они просто тренировали навыки: как захватывать, терзать и поглощать. И то, что они воспринимали свою мать как соперницу, вполне естественно. Порой, вспоминала Хетан, ей хотелось выследить их далекого, несговорчивого и демонического отца и плюхнуть обеих поганок ему на пухлые колени… Да, Крупп из Даруджистана вполне заслуживал такого за свою небрежность.
Увы, она прекрасно видела, что тот, кто пришел на смену Круппу, не одобрил бы такого жеста, хоть и справедливого, по мнению Хетан. Такова горькая родительская доля. И неудачный выбор благородного супруга.
Он был чувствительным и склонным к всепрощению; и близняшки, зная это, впивались в него, как пираньи. И не в том дело, чтобы Стави и Стори были крайне бесчувственными – как все девочки их возраста, они просто не забивали себе голову. Если они хотели чего-то, то шли на все, чтобы это получить.
Разумеется, еще до совершеннолетия жизнь в племени белолицых баргастов выбьет из них эту дурь или хотя бы подавит чересчур злобные импульсы – это необходимо для достойной жизни.
Стори первая заметила приближение Хетан; мрачное выражение глаз матери вызвало внезапную вспышку ужаса и злобы на миленьком круглом личике девочки. Она постучала кончиками пальцев по плечу сестры, и Стави, вздрогнув от прикосновения, сама увидела Хетан. Через удар сердца они уже неслись прочь, как пара горностаев, а приемный отец изумленно глядел им вслед.
Хетан подошла к нему.
– Любимый, рядом с ними ты тупеешь, как бхедерин.
Онос Т’лэнн заморгал и вздохнул.
– И все же, боюсь, я расстроил их. Не могу сосредоточиться – они так быстро стрекочут, прямо задыхаются, – и не могу понять, о чем они и что им надо.
– Что бы там ни было, главное, что это их только портит еще больше. Но я прервала их осаду, Тлен, чтобы сообщить, что вожди кланов собираются… ну те, кому сообщили. – Она помолчала. – Муж мой, они обеспокоены.
Даже эта новость едва пробила кокон печали, которым Тлен окутал себя после ужасной смерти Тока Младшего.
– И сколько кланов никого не прислали? – спросил он.
– Почти треть.