Он пустил коня легким галопом, уже отъехав на две с лишним лиги от лагеря гадра. Прошлой ночью стада ушли на юго-восток, так что он никого не встречал на пути. И, увидев баргастских псов, он сначала решил, что это волки; однако животные, заметив Торанта, двинулись прямо к нему – так не поступит ни одна стая волков – и Торант постепенно разглядел короткошерстные пятнистые шкуры, плоские морды и маленькие уши. Превосходящие размером оул’данских и летерийских, эти псы были необычайно свирепыми. До сих пор они не обращали внимания на Торанта – лишь изредка оскаливались, пробегая мимо по лагерю.
Торант снял копье с перевязи и упер в стремя рядом с правой ногой. Шесть псов подбирались ближе – было видно, как они утомлены.
Торант натянул поводья, с недоумением поджидая псов.
Животные, приблизившись, окружили воина и его лошади. Он смотрел, как они прилегли; из раскрытых пастей свисали языки, с которых толстыми нитями стекала слюна.
Озадаченный Торант выпрямился в седле. Может он теперь просто пустить коня дальше, продолжая путь?
Будь это оул’данские псы, что означало бы такое поведение? Торант покачал головой; ездовые собаки так улеглись бы, если бы учуяли приближение врага. Нахмурившись, Торант привстал в стременах и внимательно посмотрел на север, откуда пришли псы. Ничего… он приложил ладонь ко лбу. Да, на горизонте ничего, но над горизонтом… кружатся птицы? Возможно.
Из шести псов два шагом двинулись за ним. Остальные четыре поднялись и отправились на юг – к лагерю.
Во времена Красной Маски Торант был почти доволен жизнью. Оул’даны нашли того, за кем можно следовать. Настоящего лидера, спасителя. И когда пришли великие победы – гибель сотен летерийских захватчиков в триумфальных битвах, – они подтверждали высокое предназначение Красной Маски. Трудно сказать, в какой момент все пошло наперекосяк, но в памяти всплывал ироничный глаз Тока Анастера, циничное выражение чужеземного лица; под каждым ехидным замечанием Тока крепкая вера Торанта дрожала, словно под смертельными ударами… пока не появились первые трещины, пока все усилия Торанта не обернулись против него, словно в насмешку; пока сила не стала слабостью.
Такова сила скептицизма. Несколько слов срывают покров уверенности, как семена, прилипшие к каменной стене; нежные ростки и тонкие корни со временем разрушают стену.
Довольство жизнью само по себе должно было вызвать у Торанта подозрения, но он, словно перед богом чистоты, встал на колени, склонив голову, и наслаждался покоем. В любое другое время Красная Маска не смог бы взять лидерство над оул’данами. Если бы не отчаяние, не постоянные поражения и растущие потери, если бы не нависшее громадным утесом вымирание, племена прогнали бы его прочь – как уже поступили когда-то. Да, в те времена они были мудрее.
Некоторые силы нельзя преодолеть; так было и с летери. Их жажда новых земель, их желание владеть и управлять всем, чем владеют, – эти ужасные устремления распространялись, как чума, отравляя души врагов. Стоит желанию видеть мир так, как видят они, вспыхнуть в чьем-то мозгу, война окончена – поражение абсолютное и необратимое.
Даже эти баргасты – его спасители-варвары – были обречены. Торговцы акриннаи останавливались у самого частокола. Лошадники из Д’рхасилани напрасно проводили табун за табуном мимо лагеря; то и дело баргастский воин выбирал крупного коня, внимательно осматривал, а потом с пренебрежительным смехом возвращал в табун. Торант был уверен, что рано или поздно появятся кони нужного роста и мощи – и тогда все, конец.
Захватчики остаются захватчиками не навеки. Со временем они перестают отличаться от других племен и народов на захваченной земле. Языки перемешиваются, переплетаются, ассимилируются. Привычки и обычаи переходят туда-сюда, как монеты, и вскоре каждый смотрит на мир, как все. И если эти взгляды неправильны, жди невзгод, практически для каждого, практически навсегда.
Оул’данам стоило бы склониться перед летерийцами. Были бы живы, а не лежали бы теперь кучами гниющих костей в грязи мертвого моря.
Красная Маска пытался остановить само время. Естественно, он потерпел поражение.
Порой вера – это самоубийство.
Торант отбросил свою веру, свою убежденность, свои ценные взгляды. Он не сопротивлялся тому, что молодежь забывает свой язык. Видел охряную краску на их лицах, стоящие торчком волосы – и спокойно пожимал плечами. Да, он вождь оул’данов, последний вождь, и ему предстоит наблюдать мирное уничтожение его культуры. Обычаи уйдут. Он поклялся, что не будет по ним скучать.
Нет, Торант не носил медную маску. Больше не носил. И его лицо очистилось – как и его зрение.