Рутан Гудд не хотел становиться капитаном, ведь это привлекает ненужное внимание окружающих. Будь на то его воля, он бы с радостью провел всю жизнь, ни с кем не общаясь. Ну разве что с женщинами изредка. Рутан подумывал – и в последнее время все чаще – дезертировать. Останься он обычным пехотинцем, никто бы его не хватился, а вот пропавшего офицера станут разыскивать, причем с магами. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь колдун вынюхивал, где он. Конечно, Тавор не задержит марш ради него, но с нее станется послать одного-двух магов на поиски.
Кулак Блистиг наверняка репетировал, какими словами будет крыть Рутана, когда тот наконец объявится.
Быть незаметным в армии нетрудно, даже офицеру, – при обычных обстоятельствах, конечно. Никуда не вызывайся, ничего не предлагай, на совещаниях стой в стороне, а лучше вообще на них не ходи. В большинстве иерархий наличие бесполезных офицеров принималось как данность, равно как и наличие на поле боя бесполезных солдат.
Рутан Гудд безоговорочно причислял себя к бесполезным семи сотням; он бы точно стоял и смотрел, не знал бы, что ему делать, или побежал при первых звуках боя. Впрочем, до сих пор шанса попробовать что-нибудь из этого ему не выпадало. Он сражался не так много, но каждый раз бился как бешеный волк, лишь бы выжить. Нет ничего хуже, чем когда на тебя обращают внимание с целью убить: вот чужак выделяет тебя из толпы и…
Капитан тряхнул головой, прогоняя это ощущение. Впереди маячили северные ворота.
Здравствуй, армия. Прощай, мягкая постель и бархатистая, но непривычно холодная женская кожа; прощайте, достойные (хоть и немного терпкие) летерийские вина. Конец сладкой неге и праздности! Снова быть Рутану в центре внимания, и ничего с этим не поделаешь.
Рутан Гудд почесал голову, напоминая себе о том, что носит ныне чужое лицо.
Место жертвоприношений носило отпечаток разрухи. Упадка. Находиться здесь было мучением, но выбора у Ублалы Панга не было. Сиплый голос Старого Деда Эрбата поселился у него в голове, гонялся за ним, и даже в таком большом черепе не находилось уголка, чтобы укрыться от мертвого старика.
– Я сделал, как ты сказал, – произнес Ублала. – Оставь меня в покое. Мне нужно на корабль. У меня и Шурк там будет секс. А ты просто ревнуешь.
Больше на кладбище не было ни одной живой души. Им вообще больше не пользовались с тех пор, как оно кусками стало проваливаться. Гробницы кренились, проседали и ломались. Огромные каменные урны опрокидывались. Молнии били в деревья, а клубы болотного газа парили наподобие светящихся голов. Кости выступали из земли, как камни на неухоженном поле. Ублала подобрал первую попавшуюся – как оказалось, бедренную, – чтобы было что повертеть в руках в ожидании призрака Эрбата.
Сзади послышалась какая-то возня. Ублала обернулся.
– Ты? Чего тебе нужно?
– Хотел тебя напугать, – сказал разложившийся полуодетый труп и, воздев костлявые руки с длинными кривыми ногтями, завопил: – Бу-у-у!
– Ты дурак. Проваливай.
Харлест Эберикт поник.
– Ничего не получается. Посмотри на меня. Я разваливаюсь на глазах.
– Иди к Селуш. Она тебя заштопает.
– Не могу. Этот тупой призрак меня не пускает.
– Какой призрак?
Харлест постучал себя пальцем по голове и сломал ноготь.
– Нет, ты это видел? Все наперекосяк!
– Какой призрак?