Пустота внутри

Последовавшие дни поезд катился в полной темноте, то по тесным тоннелям, то по пещерным просторам; когда по твёрдой почве, а когда — по высоким каменным виадукам. Колея изгибалась между титаническими сталактонами и бежала над бескрайними подземными морями, которые Владимир, увы, не мог оценить своим подслеповатым взором. Но со слов Артёма, размеры подземной империи гномов были несоизмеримо больше надземной части. Больше и опаснее.

Нрав чёрта, изначально и так не сахарный, становился хуже. День ото дня он всё больше мрачнел, огрызался, постоянно дымил и ничем кроме игры в карты с гномами заниматься не желал. Такое легко сходило ему с рук, поскольку Гед Геднгейд практически не покидал своего купе наверху. Маг делил его с краснокожей рогатой дамочкой.

Весь нижний этаж вагона принадлежал рядовым бойцам отряда. Конструкцией он напоминал плацкарт, где уместилось бы человек семьдесят, а гномов и того больше, однако более половины спальных мест пустовали.

Всё свободное время гномы и хиллфолки занимались тем, что резались в карты, лакали пиво, набивали животы, пускали в воздух потоки табачного дыма и ветры. Присоединиться к этому празднику жизни землянин не мог, ибо языковой барьер не пускал, однако, раздобыв кое-какие инструменты у отрядного картографа, он занимал время рисованием. Оказалось, что хорошей бумаги у того было полно и стопка зарисовок угольным грифелем росла.

Однажды, как обычно, занимаясь своим делом, художник заметил, что игроки притихли. Он проследил за несколько испуганными взглядами, и, повернув голову вправо, встретился с парой близко посаженных глазок. Краббергорн изучал набросок, шевеля своей огромной губой. Взгляд его, совсем невраждебный, но очень странный, пугал до мозга костей.

— Э-э-э, чем могу?

Гном помедлил немного, ткнул в бумагу, потом себе в грудь и что-то скрежетнул, казалось, с вопросительной интонацией.

— М-м-м, нарисовать вас?

Пустой взгляд белёсых глаз буравил художника, ответа не следовало. Тогда на плечо Владимира опустилась рука и он вздрогнул.

— Хочет портрет, мешок с костями, — процедил Артём, не глядя на Краббергорна, — и тебе придётся его нарисовать.

Чёрт издал несколько фраз, выведя тем гнома из оцепенения. Краббергорн хмыкнул, видимо, решил не разбивать человеку череп, и затопал к лестнице, что вела наверх, в комнату, которую он делил со своими оруженосцами.

Обстановочка там была спартанская: жёсткие подстилки на полу, никакой мебели кроме стола с перегонным кубом, и всё. Остальное пространство, стены, частично, потолок, занимало оружие и экипировка самых пугающих и видов.

Краббергорн уселся на подстилку, сложил ноги «по-турецки», опустил на килт могучие руки и уставился на художника. Тому пришлось тоже сесть на подстилку. Владимир попросил зажечь масляную лампу ярче, а лучше ещё пару, потому что человеческий глаз нуждался в свете куда больше. Затем через чёрта он попросил драконоборца принять какую-нибудь подобающую позу, каким бы тот хотел выглядеть, но гном не отреагировал. Однако просьбу не шевелиться он услышал, ибо стал недвижим абсолютно, и за следующие час с небольшим не шевельнулся ни разу, не моргнул и не вздохнул.

— Кажется, это всё, что я могу сейчас сделать, при таком освещении и таким углём. Как тебе?

— Перпендикулярно. Ты ему показывай.

Чёрт отошёл на пару шагов, а Владимир медленно протянул лист натурщику. Краббергорн принял работу и долго изучал её, водя узловатыми пальцами по своему рисованному лицу. Владимир нервничал, ибо, как всегда перед портретистом, перед ним стоял выбор — приукрашивать или нет? Он рискнул и нарисовал синебородого таким каким видел, — то бишь на редкость жутким и с полубезумным взглядом.

— Ziett og! — рассмеялся гном, тыкая пальцем в себя и показывая портрет молодым. — Ziett og, duktom! Duktom!

— Повезло тебе, мешок с костями, он себя узнал. Похоже, ему нравится.

— А если бы он себя не узнал, что было бы тогда?

— Вот любишь ты ненужные вопросы задавать. Ничего бы не было, перерисовывал бы.

— А, ну…

— Кровью из вбитого в череп носа перерисовывал бы. Бери новый уголь, он хочет групповой портрет с учениками.

Радостно суетящийся Краббергорн подозвал молодых и указал им сесть рядом с собой. Все трое замерли недвижно, хотя у учеников едва заметно трепетали при дыхании ноздри.

— Поехали.

Освободился Владимир часа через три, довольно уставший, голодный и с ноющими мышцами. Его работой драконоборцы остались довольны и, когда художник уходил, они шумно обсуждали рисунок.

— Не такие уж они и страшные в итоге. И вполне даже приятные малые, — заметил человек.

— Это в тебе облегчение говорит. Такое бывает, когда разминулся со смертью на волосок, — сразу чувствуешь сладкий вкус жизни.

— Ага, а ты продолжаешь держать морду куриной гузкой. Чего такой злой-то?

— Мои беды — мои беды. — Артём запрыгнул на верхнюю койку и вытащил из-за уха самокрутку.

— Тебе эта красотка покоя не даёт?

— Завались, мешок с костями.

— Она, случаем, не из ваших? В смысле, не из инфернальных?

— Заглохни уже.