Проучить мажора

Это он, наверное, о разбитых девчачьих сердцах говорит. По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Услышать раскаяния бабника — мечта любой женщины, которая хоть раз была жертвой мужской полигамии.

— И вот господь посылает мне тебя, — Толмацкий поворачивается ко мне лицом, и наши носы едва не соприкасаются друг с другом. — Чокнутую проходимку, которая путает право и лево. Ну чем не небесная кара, а?

Стас опять меня обвиняет, но, в отличие от прошлых раз, его голос звучит не злобно, а устало. Создается ощущение, что парень вконец измотан и на скандал у него не осталось сил. Даже на вялую ссору и то не осталось. Кажется, максимум, на что он способен, — это философски рассуждать о божественных расправах под куполом вечернего звездного неба.

Слегка сощурившись, Толмацкий скользит по мне внимательным взором, и я отвечаю ему тем же. Зеленоватое мерцание его глаз пьянит и завораживает, зарождая в голове странные образы и фантазии. Чувствую себя загипнотизированной коброй перед факиром — ни моргнуть, ни пошевелиться не могу… Его взгляд обезоруживает, отупляет, задевает за живое.

Боже… Зачем он так смотрит? Будто душу из меня высасывает и на ниточку своего обаяния нанизывает. Будто издевается. Будто смерти моей хочет!

Нет, нельзя. Мне никак нельзя тонуть в омуте его обманчиво-невинных глаз. Он утянет на дно, а я не выплыву. Не справлюсь, не совладаю, захлебнусь… А потом что? Финал таких дурманящих гляделок мне давно известен: слезы, разорванные в клочья нервы, боль… Оно мне надо? Нет, конечно, нет. Один раз уже обожглась, больше не хочется.

Неимоверным усилием воли разрываю наш зрительный контакт и отворачиваюсь в сторону. Сердце, сбесившись, колотится о ребра, а руки предательски дрожат. Да что же это со мной такое? Почему трясусь как осиновый лист на ветру? Неужели на чары этого смазливого мажора повелась?

Крепись, Маша, крепись! Не сходи с ума! В рядах влюбленных в Толмацкого дур слишком большая конкуренция. Ты ее точно не выдержишь.

Глава 20. Ско-о-олько?

Стас

Смотрю на Машку, растрепанную и заплаканную, а в голове взрываются бомбы противоречий. Ее хочется то пожалеть, прижав к своей груди, то стиснуть пальцы на ее шее до хруста. То приласкать, погладив по волосам, то всыпать еще пару-тройку смачных шлепков по ее упругой заднице.

Злит она меня, конечно, адски, но и интригует не на шутку. Мы знакомы всего ничего, а эмоций от нее столько, что аж голова от передозировки кружится. В основном они, разумеется, отрицательные, но частота колебаний впечатляет. Ничего подобного раньше не испытывал. Ни к кому. Никогда.

Рядом с Зайцевой в области солнечного сплетения то и дело возникает непонятный комок двойственных чувств. Он оседает где-то внутри, сжимает сердце в тугой пульсирующий узел, мешая дышать и, что самое опасное, трезво мыслить.

Какого черта эта беспредельщица со мной делает? Зачем я вообще терплю ее выкрутасы? В багажник, может, засунуть, чтоб не отсвечивала? Или вообще оставить в лесу на растерзанье волкам?

Хотя… Еще неизвестно, кто кого растерзает. Машка только с виду одуван, а по факту — натуральная фурия. Ей палец в рот не клади — всю руку отхватит, а потом и в горло вцепится.

— Ну что, пошли обратно? А то время уже позднее, — девчонка поднимается на ноги и, поправив юбку, болезненно морщится.

— Болит? — сочувственно интересуюсь состоянием ее пострадавшего зада.

На самом деле я ни разу не горжусь своим импульсивным поступком. Да, я отшлепал Машу за дело и, само собой, не со всей силы, но все же в моих действиях есть что-то жалкое и неправильное. Помнится, отец всегда говорил, что поднимать руку на женщину — это проявление малодушия и слабости. Мол, тягаться надо с теми, кто сильнее тебя, а не наоборот.

А я вот, получается, сплоховал. Не справился, морально не вывез.

Это может прозвучать чересчур напыщенно, но у меня к Ариэль особое отношение. В моем представлении автомобиль — это не просто средство передвижения, не бездушный кусок пластика на колесах.

Я искренне считаю, что Мазерати — очень дерзкая и сексуальная машина. Она как красивая баба с ярко выраженными гендерными признаками. Моя верная кобылица и боевая подруга. С ней у меня связано много счастливых воспоминаний и неповторимых моментов.

Именно поэтому я так взбеленился, когда Машка ее покоцала. До предела переполненное терпение лопнуло, и дикий зверь вырвался наружу. Знаете, в тот момент мне очень хотелось проучить зарвавшуюся бесовку, поставить ее на место, поубавить бесячий гонор…

Ну и под юбку ей заглянуть, безусловно, тоже хотелось. Я же не железный. Очень трудно сохранять бесстрастность, когда у тебя перед глазами постоянно маячат возбуждающие голые коленки.

Кстати, если вам интересно, трусики у Зайцевой розовые, почти что в цвет топа. Не то чтобы я прям специально их разглядывал, просто глаза как-то сами липли к тонкому кружеву, обтягивающему ее наглющую, но от этого не менее прелестную попку.