Просчёт Финикийцев

У богов ушло пару тысяч земных лет на размышления, и тогда они решили, что бесполезно пытаться остановить пытливые умы. Нужно найти наиболее пытливых и заключить с ними долгосрочный союз!

Красное пластиковое ведро, из которого вечером Хасан окатил меня водой, постепенно полнилось рыбой, неспокойной, юркой, норовящей выпрыгнуть и вернуться в темную морскую пучину. Ауад снял с крючка очередную жертву с ладонь величиной, пустил ее в компанию к подругам, размахнулся и снова забросил блесну. Его руки, черные от загара и многолетней въевшейся пыли, с цепкими пальцами и коротко обстриженными ногтями, не вязались с образом яппи, скучающего и пресыщенного, убегающего от скуки на частной яхте. Это были руки бойца или работяги, познавшего жизнь и лишенного иллюзий. Казалось, стоит рыбе проявить чуть больше свободолюбия, как он играючи раздавит ее меж пальцев.

Небо на востоке стало ослепительно розовым, на глазах меняя оттенки с серого на лиловый и белый. Мы сидели молча, придавленные первозданной мощью этих мгновений, когда прямо на глазах восставал из небытия краешек древнего светила, отраженный водами не менее древнего моря, видевшего всё. Еще один рассвет летнего дня, еще один индекс в необозримом массиве новых начинаний. Средиземноморское солнце, дарующее жизнь и безразличное к смерти, как и тысячелетия назад, представало перед нами во всем своем величии.

– Рассвет в открытом море, – сказал Ауад, – вот что заставляло их снова и снова покидать города…

И тут из тумана у нас за спиной показался патруль итальянской береговой охраны.

Ауад смотал удочку, спустился в каюту и разбудил Хасана. Некоторое время они переговаривались вполголоса, точнее, один говорил, а второй кивал и теребил пальцами взъерошенную бороду. Тридцати футовый катер с белой рубкой и оранжевой полосой вдоль бортов приближался на полной скорости, натужно тарахтя двигателем и задирая нос высоко над водой. На его палубе угадывались силуэты парней с короткоствольными автоматами. Получается, Ауад нужен не только Карле. И что еще противней, я снова оказался в неправильное время и в неправильном месте.

Хасан достал нож с покрытым черной краской внушительным лезвием. «Для разделки рыбы, или, чтобы перерезать какие-нибудь канаты», – подумал я, – «в море нож незаменим, и это совершенно нормально. То, что он сейчас многозначительно щекочет меня лезвием под ребра – всего лишь временная досадная необходимость».

– Я все понял, – сказал я, – я с вами заодно, могу даже стать вашим дальним родственником. Ничего противозаконного. Мы просто ловим рыбу и смотрим на восход солнца, так?

Он улыбнулся и кивнул.

Два парня в форме проверили документы, которые Ауад принес из рубки, спустились и осмотрели каюты, заглянули даже в сортир. Хмуро сверили мою физиономию с фотографией в поддельном паспорте, и, кажется, нашли некоторое сходство. Все это время мы с Хасаном сидели на обитых деревянной планкой скамейках по обе стороны от штурвала, стараясь не смотреть друг на друга и не замечать дуло пулемета, направленное на нас с борта пограничников.

Четверть часа спустя катер развернулся и направился к горизонту, плюясь пеной из-под кормы. Хотелось верить, что в той стороне, совсем близко, лежала благословенная твердая земля. Ауад остался на носу. Широко расставив ноги и сложив руки на груди, он смотрел вслед блюстителям морских и земных законов, пока они не превратились в едва различимую бликующую на солнце закорючку. Он сбросил с лица радушную улыбку, в мгновение избавился от идиотской наивности, смешанной с восточным гостеприимством.

– Иди спать, – сказал он устало, – если мутит, таблетки в шкафу над раковиной, а вода в кране.

Я спустился по металлическим ступеням в каюту. Приоткрыл окно, ругаясь и жалея, что невозможно распахнуть его настежь. Скинул ботинки, бросил на пол влажные джинсы и дурно пахнущую футболку. Лег поверх одеял, чувствуя с отвращением, как мой лоб покрывается испариной, волосы липнут к вискам, а губы разъедает от крупинок соли. Через час-другой станет жарко, как в аду. До тех пор нужно хотя бы попробовать заснуть.

Я уткнулся лицом в сгиб локтя, представил, как здорово было бы оказаться здесь вместе с Карлой. Я уступил бы ей койку, устроился на полу и смотрел, как она засыпает. Наблюдал бы, сдерживая дыхание, как солнце ложится косыми лучами на изгибы ее тела, как играет бликами в черных волосах, трогает утренней дымкой длинные изогнутые ресницы. А убедившись, что она спит, я бы поднялся на ноги, опираясь о пластиковую переборку, из-за которой уже слышался храп Ауада, наклонился и поцеловал бы ее в затылок, чуть ниже линии волос и чуть выше линии загара. Я вдохнул бы запах ее кожи, чтобы в очередной раз ощутить силу подлинной, бессмысленной и беспричинной любви.