Просчёт Финикийцев

Он хотел отползти в сторону, но нога распухла, и каждое движение отдавалось по всему телу волной боли. Он откинулся на спину, улегся на неровный жесткий камень, холодный и присыпанный вековой пылью. Никто не станет его искать. Он обречен на длинную жестокую смерть от жажды и голода. Родственники, конечно, устроят шумные проводы с морем слез, но в Бейруте так часто гибнут люди, что вскоре об Ауаде забудут, чтобы с упоением оплакивать других. Ему суждено превратиться в еще одну груду человеческих костей, про которую предприимчивые парни будущего не смогут сказать, пятьдесят лет она здесь лежит, сто, или несколько тысяч. У мертвых всегда один возраст.

Но возможно, о нем загрустит Мариам. В это так сильно хотелось верить. Она лишь притворялась, твердя, что Ауад ей безразличен, лишь соблюдала дурацкие неписанные правила, от которых он намеревался ее освободить. Увезти подальше, открыть глаза, осчастливить, заполнить собой до отказа гулкую пустоту ее теперешнего существования.

Теперь ему уже никого никуда не увезти. Может, оно и правильно, человеку не стоит бежать от судьбы и от места, где он родился. Ведь должен же быть во всем этом хоть какой-нибудь порядок, хоть чей-нибудь промысел, урок или награда.

А еще Ауад подумал о том, что за последние тысячелетия мир мало изменился. Просто раньше люди понимали, что каждый сам за себя. Культура и технический прогресс создали опасную иллюзию защищенности, которая порвалась в клочья с началом последней войны, да и вовсе никогда не существовала здесь, в долине Бекаа, захваченной враждующими группировками, на пустой и вневременной вершине древнего кургана, окутанной светом юного месяца и холодных мудрых звезд.

Глава 21

Средиземное море, у берегов итальянской Ривьеры,

Июнь 2005

Ауад раскинул руки в стороны, словно собрался обнять ночное небо.

– Мои мифические предки говорили: когда жизнь крушится и нет места в городе, уходи в море, отдайся воле Мелькарта, позволь ему рассудить, кто прав. Море может тебя убить, а может спасти, смотря что взбредет ему в голову. Даже в крохотном и обжитом Средиземном море, даже в наше время вполне реально дрейфовать неделями, не попадая ни на чей радар. Весь этот интернет, вся эта глобализация – ерунда и иллюзия контроля. Миром все еще правят древние боги, которым по-прежнему лень, и глубоко наплевать, и порой приходится приносить человеческие жертвы.

После заката ветер утих. Мы поужинали рисом и жареной рыбой, выпили по банке пива, чуть более теплого, чем пиву полагается быть. Хасан, всё так же молча, отправился спать в каюте.

Я сидел на палубе свесив ноги и наблюдал, как Ауад закрепляет паруса один напротив другого, как сматывает концы канатов и увязывает сложным красивым узлом. Перед отплытием он обыскал меня, забрал оба паспорта и остатки денег. Сказал, что мы проведем вдали от берега несколько дней, а значит, нужно зарегистрироваться в порту.

Я не стал спрашивать, куда мы направляемся. Просто смотрел в темноту, пытаясь прикинуть, на сколько хватит действия волшебной таблетки, и полагается ли мне вторая. Яхта с романтичным названием «Мариам» и мальтийским флагом нежно покачивалась на пестрящей отраженным лунным светом черной воде.

Знать бы, где сейчас Карла, что она делает и куда направляется. Возможно, она злится оттого, что снова упустила свою цель, вспоминает меня плохими словами и справедливо обвиняет в своей неудаче. Но я найду ее, где бы она ни была. Избавлюсь от навязчивого восточного гостеприимства этих парней, доберусь до интернета, а там меня никто не сможет остановить.

Ауад зафиксировал веревкой штурвал, сел чуть поодаль, словно опасался, что я продолжу тошнить, зажег тонкую дорогую сигарету и выпустил терпкий дым во мглу, поглотившую горизонт.

Хотелось спросить его о суффетах, но после разговора с Озмилькаром прошло четыре дня, и я уже не был уверен, произошел он в самом деле или приснился мне поздним утром вместо падения со скалы. Если те люди, кем бы они ни были, настолько всемогущи, что могут отбросить время назад и отменить мое рождение, зачем им понадобилось физически устранять какого-то Ауада Мансури? Даже если он узнал нечто опасное, чего смертным знать нельзя, почему бы просто не обнулить его память и уничтожить угрозу без риска? Эта история с каждым днем и каждой моей догадкой всё больше утрачивала связь с реальностью.

– Ты хотел бы жить вечно? – спросил Ауад.

Я пожал плечами.

– Иногда кажется, что лучше мне не родиться вообще. Столько глупостей можно было бы предотвратить.

Он рассмеялся.

– Пустые слова. Каждый хочет жить вечно. И каждый хочет совершить достаточно глупостей, чтобы его помнили в веках. Ты не исключение.

Я посмотрел на огромные звезды, дерзкие и свободные от унизительного состязания со светом электрических фонарей. Кажется, сейчас будет еще одна лекция. Впрочем, пускай говорит, если ему от этого легче.