Просчёт Финикийцев

Спуск дался ему легко и без намеков на тошноту. Хотелось достать зажигалку и проверить, что там внизу, но Ауад решил не рисковать. Ему рассказывали о ловушках, поджидающих охотников за древностями, о грудах человеческих костей, обнаруженных в колодце одним парнем, который догадался посветить фонарем. Хорошо, что в машине у Луиса фонаря не было. Иногда лучше не видеть то, что находится на расстоянии протянутой руки, и не задумываться о том, сколько времени лежат на дне эти кости – пятьдесят лет, сто или несколько тысяч.

Какие, собственно, недоумки были те пафосные древние люди! Если не хотите, чтобы гробницы вскрывали, нечего оставлять в них ценные вещи. А покуда оставили, будьте уверены, что предприимчивые парни на этой земле не переведутся никогда, потому что живым золото нужнее, чем мертвым.

А еще в кромешной вековой темноте жили мерзкие бледные пауки и зубастые летучие мыши. Слышал Ауад истории и про полчища тараканов, черной стрекочущей тучей рвущиеся из-под перевернутых камней. Кажется, это было на побережье, в Библе или Тире, где древние захоронения лежали под городскими домами, а насекомые столетиями сбегались на остатки еды и прочие побочные эффекты цивилизации.

Ауад замер и прислушался. Здесь было тихо, темно и прохладно, пахло свежей весенней землей, корнями растений и сыростью. Это была вовсе не навязчивая тоскливая сырость, какая скапливается в подъездах и подвалах дождливой зимой. Эта сырость отдавала влагой прозрачных горных родников, вокруг которых испокон веку сооружали пещеры и бассейны, откуда финикиянки несли глиняные кувшины, чтобы напоить любовников и мужей, где встречались, расставались, рассказывали сплетни и пели гимны Астарте, богине войны и плодородия.

А еще здесь пахло местом, куда много веков не проникал ни один человек, и оттого Ауад чувствовал себя в этом девственном тайнике природы первым и единственным.

Он спустился еще на метр и обнаружил, что конец веревки висит в воздухе, не достигая дна, а колодец расходится вширь, не позволяя и дальше упираться ногами в шероховатую известняковую стену.

– Эй, Хасан, веревки не хватает!

– Вот дерьмо, – донеслось сверху, – лезешь обратно?

Ноги Ауада начали мелко дрожать от перенапряжения. Он пошарил в карманах, нащупал кошелек, сигареты, зажигалку и складной швейцарский нож. Бросил вниз мелкую монету и прислушался. Дно совсем близко, стоит лишь повиснуть на руках и дотянуться до тверди мысками ботинок.

– Я прыгаю!

– Ты свихнулся?

Все прошло бы гладко, если бы Ауад приземлился на обе ноги. Но пол оказался неровным, и он упал на бок, подвернув правую щиколотку. В первые мгновения от боли захотелось сдохнуть или заорать во всю глотку, вызывая лавину в далеких горах с заснеженными вершинами. Из глаз потекли неуместные предательские слезы. Несколько минут он глубоко дышал ртом, чтобы перетерпеть молча и не опозориться перед Хасаном. Одно счастье, что сейчас его никто не видел.

– Слышь, у нас гости, – послышалось с высоты.

– Кто?

– А пес его знает! Какие-то отморозки в форме и на джипах, машину с дороги увидели. Ничего хорошего. Пойду, разберусь.

– Не надо! Вдруг они из тех, что с вашими сейчас воюют?

– У меня есть выбор?

– Полезай сюда! Ход не так легко найти.

– А кто нас вытянет, ты придумал? А если они прикола ради кинут в колодец гранату?

Ауад внезапно понял, что даже если он захочет сейчас вылезти, до конца веревки уже не дотянуться. Хасану придется вытягивать его через вторую, страховочную веревку, и не факт, что тот справится один, учитывая, как тяжело было им вдвоем тянуть худосочного Луиса. А значит, остается лишь сидеть тихо, материться и ждать. Либо Хасан вернется невредимым, либо уймется боль и можно будет идти вперед, в погребальные пещеры, которые, как ему рассказывали, расходились веером от круглой площадки на дне.

Кряхтя и ругаясь он попытался размять лодыжку, когда услышал наверху отдаленный и тревожащий звук. Ауад замер и прислушался, но звук не повторился.

– Хасан, – крикнул он, понимая, что тот вряд ли услышит, – Хасан, твою мать, живой? Вернись, ответь мне!

Можно было успокоиться и решить, что ему померещилось, но Ауад всегда был откровенен сам с собой и знал сейчас точно, что слышал не что иное, как длинную автоматную очередь.

Сидеть в неведении и сложа руки было невыносимо. Лучше бы бойцы действительно бросили гранату, положив конец этой бездарной комедии. Но на склоне холма было тихо, лишь медленно угасал крохотный прямоугольник неба в вышине, да зажигались далекие и безучастные, недоступные Ауаду звезды.