Просчёт Финикийцев

Странно шататься по вечернему городу огней в одиночку. Замечать разнополые и однополые пары, шелковые шарфики на плечах девиц и темную помаду на губах женщин. Натыкаться на плетеные стулья кафе, читать названия станций метро, выведенные ажурными буквами на чугунных решетках. Встречаться взглядом с собственным неприкаянным отражением в витринах магазинов. Завидовать счастливчикам, живущим в квартирах с высокими потолками и хрустальными люстрами, мерцающими из-за полу задернутых штор. Дышать дымом из полуподвальных баров и слушать арабскую музыку из проезжающих такси. Окунаться в терпкое сладостное отчуждение, чувствуя себя столетним стариком, пресыщенным и беспомощным одновременно.

Здешние девчонки были похожи на милых мерзлявых воробышков. Все, как одна, они носили короткие стрижки, узкие брючки и маечки на бретельках, обнажавшие хрупкие плечи. Пройдя под рекламным щитом с фотками высокомерных длинноногих моделей, я вспомнил Ванессу. В списке ее, разумеется, не было. Но я знал ее номер, настоящий, личный, ревностно оберегаемый от всех. Она делала хорошие деньги, и полгода назад сама намеревалась меня отблагодарить.

Скользя взглядом по надписям, нацарапанным вокруг уличного телефона, я думал, что надо сказать. Признаться честно и попросить в долг? «Ванесса, слушай, ты меня, конечно, не помнишь, но тут такое дело…» Я ведь отдам, обязательно, никуда не денусь. Или соврать, что удалил из сети не все ее позорные видюхи, и под этим соусом…

Я бросил взгляд на свое отражение в пластиковой перегородке. Кто-то написал на ней фломастером слово, что по-французски означающее «говнюк».

Ванесса помнила мое имя, и ни капельки не сердилась. Ведь я такой милый и наивный. Что делаю в Европе? А просто так приехал, по глупости. Забавно, как в мире экономических интересов, расчета и похоти еще остались люди, способные совершать поступки без смысла.

Сейчас она в Милане, снимается для каталога нижнего белья. Потом едет в Таиланд делать рекламу для тамошнего рынка. В Париж вернется к выходным. Да, у нее есть парень, но мы же просто друзья, а друзья могут подъезжать в любое время.

– Запомнишь адрес? – спросила она.

– Разумеется!

Я забавен, и жизнь забавна. Полгода назад Ванесса собиралась переспать со мной из благодарности. А сейчас я согласен переспать с ней ради беспроцентного кредита. Только вот я не решился озвучить, для чего звоню.

Я забросил в телефон новую монету, набрал мобильный отца. Прождал десять гудков и собирался дать отбой, когда он ответил резким, нетерпеливым тоном.

– Кто это?

А ведь мы так и не помиримся, понял я внезапно. Когда-нибудь он умрет, а я, по законам штата Нью-Джерси, унаследую его имущество, и потрачу на что-нибудь особенно бестолковое. Я не приду на его похороны, как и обещал.

– Если это опять насчет повестки, то ну вас в задницу! Я ничего ей не должен, – сказал он и отключился.

Отец мог дать мне денег, если бы я пересилил себя и заговорил.

– Здравствуй, мама, как у тебя дела?

– Не очень. Дом пришлось продать.

– Честно говоря, он мне никогда не нравился. И район тоже, и город.

– Знаешь, – сказала она, – вчера я перебирала вещи, и нашла в подвале коробку с твоими игрушками, которые забыла пожертвовать бедным. Гнутая железная дорога, части конструктора, черепашки Ниндзя с обломанными ногами. Глядя на них, я поняла, что никогда не была хорошей матерью.

«Ой», – подумал я, – «Только не это, только не сейчас!»

– Я стремилась избавиться, – продолжила она, – от одежды, едва ты из нее вырастал, от игрушек, рисунков, даже от фотографий. Все они казались мне неудачными. Ты плакал, когда я выбрасывала вещи, приходилось делать это ночью, втихаря. Казалось, что тебя слишком много, и в доме, и в жизни, что будь у меня девочка, в них царил бы порядок. А потом ты просто закрылся в своей комнате, стал таким тихим и незаметным, что, приходя, домой невозможно было определить, есть ты или нет. Я поначалу радовалась, затеяла ремонт, навела красоту. И только вчера осознала, что у меня давно уже нет ребенка.

– Мама, – пытался перебить я, – пожалуйста, перестань. Ты нормальная мать, не хуже других. И с девочкой тебе наверняка было бы легче и интереснее. Но никто не виноват. Есть вещи, которые просто происходят. Без связи с нашими проступками, кармой и всем этим дерьмом о добре и зле!

Она не слушала. Она тихо плакала в трубку, а я не знал, что добавить. Получается, виноват я. Но я здесь не причем, вещи происходят, и этому нет объяснения.

– Мама, ты можешь перевести мне денег?

Она перестала всхлипывать.

– Что-то случилось?

– Ничего. Просто я здесь уже две недели и сбережения закончились. Но я найду подработку и все отдам.

– Сколько?

– Пять тысяч евро.

Она молчала.

– Было же наследство деда, которое я должен получить в восемнадцать лет? Нельзя как-то снять эти деньги раньше?

– Не знаю, во что ты вляпался, – сказала она, – но я куплю тебе билет на самолет. Возвращайся, твое место здесь.