Просчёт Финикийцев

Карла медленно достала пистолет, держа его двумя пальцами за приклад, наклонилась, положила на пол и оттолкнула ногой. Я продолжал сидеть с пластиковым стаканом в руке, и старался не представлять себе, как не эстетично будут выглядеть ошметки моих мозгов поверх плаката с ливанским флагом, если этот придурок выстрелит. Хотелось одновременно допить лимонад, чихнуть и пописать. И сказать какую-нибудь глупость. И оказаться подальше отсюда. Под потолком летала муха, издавая гулкое заунывное жужжание.

Грузный мужик запер входную дверь на щеколду, повернул обратной стороной табличку «открыто» и покрутил жалюзи. Как у всех толстяков, руки у него были пухлые и неуклюжие, а походка напоминала клоунский номер на потеху публике. Он отодвинул стул и с облегчением плюхнулся на него своей рыхлой задницей, а парень с дробовиком остановился по другую сторону стола.

Толстяк что-то сказал, Карла ответила. Он сказал что-то еще, она ответила снова. Он с усилием поднялся со стула, подошел и влепил ей пощечину, от которой даже взрослый мужик улетел бы в другой конец комнаты. Карла вытерла рукой кровь с разбитой губы и обозвала его одним из выученных мной французских ругательств.

– Ээ, а можно в туалет? – спросил я.

Мужик посмотрел на меня, словно только сейчас заметил, и произнес, сильно коверкая слова:

– Ты ломать мой банк, брать деньги и компьютер?

Так вот в чем дело.

– Я.

– Винс говорить, это невозможно.

– Для идиотов – невозможно, – сказала Карла.

Мужик ударил ее еще раз, теперь она не стала обзываться.

– Нельзя обижать Большой Жозе, – сказал мужик многозначительно, – кто обижать большой Жозе, тот умереть молодой и здоровый. Винс очень больной, – он показал на свой нос, – врач, лекарство, расходы. Люди говорят, Большой Жозе кинули. Нехорошо.

Сделав несколько кругов вокруг вентилятора, муха приземлилась на ствол дробовика, поразмыслила пару секунд и переместилась на горлышко бутылки с лимонадом. Я хотел отогнать ее, но вспомнил, что лучше не делать резких движений.

– Я верну ваши деньги, – сказал я.

– Пять тысячи евро, новый компьютер.

– Но мы взяли только три тысячи!

– Проценты. Авторитет. Люди говорить Большой Жозе лох.

– Хорошо, – сказал я.

– Одна неделя. Потом проценты больше.

Муха, из нас всех облюбовавшая только парня с дробовиком, наконец села ему на нос. Он передернул плечами и резко потряс головой. Едва я собрался возразить, что накрутка за моральный ущерб бессовестно завышена, Карла воспользовалась моментом. Она двинула телохранителя Большого Жозе ногой под колено, ударом руки направила ствол в сторону. Когда парень повалился на пол, Карла завладела дробовиком и добила свою жертву прикладом в шею. Все это заняло долю секунды.

Увлеченный красотой ее движений и скоростью реакции, я не заметил, как в руках толстяка появился короткоствольный автомат, направленный мне в ухо. Это все так же грозило попаданием моих мозгов на плакат, но с меньшим радиусом рассеивания. Слабое утешение.

– Женщина быть хороший жена и рожать дети, – сказал Жозе, – женщина драться – нонсенс.

– Сам ты нонсенс! – ответила Карла тяжело дыша, и бросила дробовик в сторону.

– Уходи, – сказал он, – одна неделя. Потом процент расти, а Жозе – серчать.

Повторного предложения мы не ждали.

В номере Карла умылась холодной водой, и некоторое время осматривала в зеркале свою распухшую нижнюю губу. Я уже знал, что в зеркало она смотрится редко, и не понимал, почему. Будь я женщиной с такой внешностью, не отходил бы от зеркал и витрин. И вообще, с такой фигурой, я ходил бы голым.

– Тебе было очень больно?

– Ерунда, – сказала она, – время все вылечит. Зря ты пообещал вернуть ему деньги. Где ты их возьмешь?

– Придумаю что-нибудь.

Закатные лучи мягко сползали по жестяным крышам, приглаживали листья плюща на стенах старинных домов. Город затих, готовясь к новой ночи огней, забытья и разврата. А мы просто сидели на нагретом за день кафельном полу балкона и смотрели вниз на улицу сквозь резную чугунную решетку.

– Кажись, для Самира мы больше не клиенты ви-ай-пи, – сказал я.

– Вот ублюдок, – ответила Карла, – спалила бы к чертям его рыгаловку, только вот легче от этого не станет. Месть – бесполезное занятие.

Она посмотрела на свои руки. Костяшки пальцев правой были разбиты в кровь.

– Все еще не могу поверить, что ты добровольно в это ввязался.

– Он ударил тебя по лицу. Я должен был его остановить.

– Представляешь, что будет, если через неделю ты их не принесешь? Он станет бить уже тебя, и не только по лицу. А тебя, похоже, никогда не били.

– Ну почему, вот в седьмом классе был у нас один пацан…

– Энди Розенталь, ты безмозглый придурок! Это все, что я могу сказать.

– Сочту за комплимент.

Мы помолчали некоторое время, наблюдая как меркнут солнечные блики, как зажигаются фонари и нарастает гул голосов в барах и ресторанах на площади за углом.

– На кой тебе защищать меня? – спросила Карла, – тебя он трогать не собирался.

– Да что такое пять тысяч евро, мелочь, по сути! Ради тебя я готов украсть куда больше. Если попросишь, я вообще все на свете сделаю, даже невозможное.